Назначенье границ
Шрифт:
— Право? Я все-таки пришлю тебе «Одиссею»… чтобы ты оценил, с кем связался.
— Я уже знаю, с кем, я все-таки не совсем дурак. Вот парадокс — Марию и Минерву поминаешь ты, а приходят ко мне…
— Да, смешней смешного… Мария, кстати, тоже являлась. Только не тебе, а Торисмунду. И он царапиной не отделался.
— А, вот кто его дубинкой угостил, — рассмеялся Майориан. — Сильнее надо было. А тебе кто являлся? — и если никто, то наш командующий в очередной раз докажет, что умеет очень ловко устраиваться… как, собственно, и надлежит: большинство забот нужно перекладывать на подчиненных.
— Святой Фома. А поминал его не я, а моя жена. Но тоже, видимо, убедительно.
— Почему ты мне ничего никогда не рассказываешь? — уже без всякого смеха, а с большой обидой спросил Майориан. — Даже после того, как я оказываюсь во всем этом по уши — все равно не рассказываешь. Я не гожусь, да?
— Я предпочел бы, чтобы ты не оказывался во всем этом по уши. Потому что у всего этого очень долгая память. А это один из тех редких случаев, когда незнание — хорошая защита. Надежная.
— Не нужно меня так защищать. Мне это неприятно, — мне больше, чем неприятно, мне обидно, мне тошно и противно, потому что я чувствую себя дураком и ребенком, я до сих пор — для тебя! — только мальчик, которого нужно баловать и понемногу приучать сражаться, управлять, побеждать… а я уже вырос. Мне тридцать лет, и мне кажется, что защищать — уже мое дело. — Имей это, пожалуйста, в виду.
— Тебе хватит забот на любой вкус. Не жадничай.
— С тобой иногда… довольно сложно разговаривать, — а потому и не надо. Поговорим потом, после всего. — Отправляемся вечером? Тут где-то часов шесть пути, если быстро.
— Вечером, до заката.
451 год от Р.Х. 24 июня, вечер, Каталаунские поля
Сказать, что настроение было отвратительным, значило все же погрешить против истины — слишком любопытные вещи ждали впереди. Две армии мертвецов… лесной пожар, начатый Торисмундом, наверняка можно погасить одним правильным словом — только как прикажете найти это слово, напрочь не разбираясь в природе произошедшего? А расспросить наследника не вышло — тот сразу решил бы, что коварный ромей зарится на чужое… Патриций рассчитывал получить эти знания потом, потихоньку, просто на случай, если кто-нибудь еще так попадется… и просчитался, прогадал. Они потребовались сейчас. Но там, где нельзя пройти по цепочке, можно действовать грубее. Пожар идет, пока есть чему гореть. Заклинанию требуются мертвецы — значит их нужно вычеркнуть. А на то способы есть. Хотелось бы знать, какой подействует?
Задача — из интереснейших, и всем только на пользу. Мертвецам спокойнее, живым безопаснее. И прекрасный теплый вечер — трава пахнет так, что вот-вот полетишь… Конечно, к полю поближе, звуки и запахи не те, но пока что и край леса, что кружево, и небо над головой золотое.
И если не глядеть на Майориана, жизнь, некоторым образом, прекрасна.
А если глядеть, то можно увидеть такое выражение лица, что, возьми они с собой корову, у нее бы молоко прямо в вымени створожилось. Нужно будет его со Святым Фомой познакомить… или все же не стоит. Лучше тихо пережить следующий год и тот, что после него… и я уже знаю, какие инструкции давать, их там трое, на той стороне, трое с возможностью подойти к царю царей достаточно близко, кто-то да успеет, это в Константинополе тамошние умники считают, что всех можно купить за золото — и ошибаются раз за разом, золото — это смазка, очень хорошо, когда оно есть, но кровь таких людей, как мой бывший приятель, проще и надежнее приобретать иначе, особенно если помнить, кто в нем теперь живет… не нужно Майориану знакомиться с Фомой, еще договорятся.
К разнотравью примешался, привился, как лишняя нитка в мотке, другой запах, тоже по-своему привычный. Надежный, уж точно. Иди на него — и не ошибешься. Почти приехали.
Время до отъезда Майориан провел с толком — с таким, что успел трижды пожалеть, что вообще проявил любопытство, и девятикратно — что не сделал этого раньше, вовремя. Он не любил себя оправдывать, не любил и не умел, с этим повезло, отучили еще пока считать до десятка не выучился. А без оправданий — дел хватало, вокруг три недели невесть что творилось, глаза закрыть некогда, сперва марш, потом сражение — получалось, что он дурак, полный и круглый, хоть по столу катай.
И кошмары — были, охрана знала, не только командующий, и с расцарапанной мордой он просыпался, и про сову — спрашивал, и к Аврелии успели… все вокруг, решительно все вокруг понимали, что случилось чудо, один Майориан, как последнее бревно, ничего не замечал. Торисмунд после ночных прогулок был бледен и от солнца шарахался — это многие видели во время похоронной процессии, а вот после визита к командующему — везигот внезапно ожил и пятнами идти перестал; ушел в ночь патриций с двумя букеллариями, а вернулся — один, целый и невредимый — с поля между двумя лагерями, где кто только не шлялся в поисках добычи… так не бывает, но было. Столько всего было, что хоть головой о ближайшее дерево бейся: пустая голова, ни на что иное не годится. Просмотрел, не заметил, пропустил. Идиот. Крот безмозглый… помощничек! Но командующий — ни слов, ни зла не хватает. Все сам, всегда и везде — сам, проклятье какое-то.
Что теперь впереди — неведомо, вряд ли что-то хорошее, а если покоситься на спутника, то очевидно: какая-то особенная пакость, редкостная. Потому что судя по этой мечтательной улыбочке, командующему интересно. А интересно ему бывает в тех случаях, когда другие молятся всем на свете, чтобы их родили обратно или хотя бы унесли отсюда подальше.
Посмотрим, посмотрим…
— Посмотри, — сказал командующий, — Аттила еще когда ушел, мы постояли немного, за собой поле оставили — и тоже отошли. Видишь что-нибудь необычное?
Темнеет по-летнему стремительно, но тут гадать не нужно, совсем.
И приглядываться не нужно.
— Зверей нет…
— Нет. И птиц почти нет. Хотя птицы днем налетают все же. Растяпы твоя разведка. На такие вещи нужно обращать внимание.
Остановил коня, вскинул голову, будто высматривая что-то, выбрал направление.
— Едем.
Тянет. Как в прошлый раз, только лучше — четче, сильней, верней. Тянет — и еще бубнит за краем слышимости, обещает что-то наверное. А может быть, просто само с собой разговаривает. Хорошо бы успеть добраться до начала призрачного сражения… кто его знает, как на эти вещи реагируют лошади?
Удивительно знакомое ощущение, отметил Майориан. Такое уже было, он прекрасно помнил, когда и где. Только — ярче, отчетливей. Потому что теперь то, что впереди, голодно. Тогда оно было… сытым. Полное брюхо свежего мяса. Тогда неведомой пакости для полного счастья не хватало только кого-то посильнее. Особенного, деликатесного блюда. Теперь — сойдет кто угодно. Зверь, птица, но лучше человек. Любой. Разведчик-болван, пастух, случайный мародер, решивший поискать, вдруг не всю добычу собрали… а уж гостям оно радо до крайности. Таким гостям — в особенности. Все еще надеется добыть себе предводителя для мертвого воинства?
Когда на плечо Майориану слетела птица, он не удивился и не стал спорить, только досадливо вздохнул: ну почему не на правое, а то и копье, и увесистая такая, толстая сова сразу — неудобно, прямо скажем. Летучая нахалка таращилась в упор желтыми круглыми глазами, угрожающе щелкала клювом, так что просить ее пересесть желания не возникло.
— Ну вот и доказательства прилетели. Здравия тебе.
— Весомые, — добавил Майориан, и на всякий случай зажмурил левый глаз.
Сова возмущенно засвиристела. А зов не исчез и не ослаб от ее присутствия. Сейчас это хорошо, потом… это мы посмотрим, что потом. Вот скорости, как в прошлый раз, не прибавилось, а жаль. Потому что если ехать по-человечески, без чудес, то это нужно делать спокойно и осторожно, выбирая дорогу. А над землей воздух уже слегка дрожит — и вовсе не потому, что почва отдает обратно накопленное за день тепло. Воздух дрожит, а кони с шага не сбиваются… и вообще, кажется, уснули. Но идут.