nD^x мiра
Шрифт:
Роман Евгеньевич прочел. Глаза не сразу разглядели бисерный почерк, он читал медленно, потом взял лупу и перечитал еще несколько раз.
– И что пишет нам Мария Султановна?
– У нее вспышка холеры. Она тоже видит в микроорганизме мутацию, но пока никто не умер.
– Вот, не зря вы мне все объяснили. А то я понял только, что у них вспышка, про холеру понял, когда открыл энциклопедию и нашел это латинское слово cholera. Скажу вам честно, чтобы не было иллюзий – вспышки начались почти у всех. У нас свои каналы, да и почту мы смотрим регулярно. Мы же ее придумали,– он улыбнулся. – Как что-то найдете, разыщите меня. Будите, пинайте, чтобы встал. Не
8
Грязно-серая челка упала на глаза, длинная, накрывающая приплюснутый нос. Он мотнул головой, резким жестом отбросил волосы назад, горящим взглядом упершись в собравшихся. Этот жест он подсмотрел в одном фильме и специально отращивал волосы, подкрашивая их сваренным в стеклянной банке красителем. Он сам придумал рецепт, никому не рассказывал, считая, что все ему завидуют. Водянистые желтые глаза обшаривали лица в поисках насмешливых улыбок или косого взгляда, сдвинутые в задумчивости брови считались первым шагом к инакомыслию, таких брали на карандаш. Память у политрука была хорошая, с первого взгляда он мог сказать, кто пришел, а кто отсутствует.
Политсобрания проводились каждый день по полчаса, раз в неделю проводилось итоговое, которое могло затянуться на три-четыре часа. Все собирались в библиотеке, лавок на всех не хватало, там сидели женщины и старики, детям проводили отдельные классные часы, называя их «воспитанием любви к Родине». Во время таких занятий показывали военно-патриотические фильмы, где было много стрельбы, взрывов, врага давили огромными танками, наматывая гнилые кишки на гусеницы. Каков бы ни был сюжет фильма, какую бы ни проигрывали сказку, враг должен был быть раздавлен, сожжен или, на худой конец, расчленен на площади «пред святым народом». Детей сгоняли всех подряд, не разбирая возраста. Малыши боялись этих мультиков, жались к старшим. Иногда находились те, кто начинал задавать вопросы, сомневаться, что это было заправду, как они могли это снять, если шел жестокий бой, почему не убили оператора и не разбили камеру, и другие неверные вопросы. Но обычно все молчали, зная, что за любой вопрос или сомневающуюся морду можно было получить на месяц исправительный курс, который надо было учить наизусть, бегло и гордо рассказывать историю родины.
Библиотека, где проходили политсобрания и учились дети, отдаленно напоминала старинную библиотеку. Здесь не было шкафов и стеллажей с тысячами книг, не собирались газеты и журналы. Скорее это напоминало читальный зал с длинными столами и лавками, а впереди была трибуна для учителя или выступающего с огромным, треснутым уже во многих местах, экраном из допотопных ЖК-матриц, собранных в один экран. Синхронизация тормозила, и на экране куски изображения могли запаздывать, детям очень нравилась такая игра, а взрослые делали вид, что не замечают. По углам стояли огромные колонки, чтобы ничего не отвлекало от просмотра учебного ролика или исторического фильма, снятого много десятков лет назад, провалившегося в прокате. На столах стояли большие мониторы, учащиеся по два-три человека работали за одним местом, отмечая личный жетон на кондовом валидаторе, больше напоминавшем старую жестяную банку.
Политрук воздел руки к экрану, как к небу, призывая всех смотреть туда. Во время показа он не отходил, вливаясь в картинку, чувствуя, как правда входит в него, наполняя без остатка. К концу показа он ощущал себя истинной правдой, и не важно, что показывали – правда не требует разъяснений, ее следует чувствовать, впитывать. Экран почернел, свет погас, из колонок раздался оглушительный взрыв,
Кадры сменяли друг друга, вой и взрывы не прекращались, став однотонным фоном. Вот шли колонный беженцев, вот враги бомбят гуманитарный конвой, грузовики, которые ведут люди. Водители, горя и крича от ужаса и боли, выпрыгивали из кабин, катаясь по черной земле, как собака в дивный летний день катается по траве после купания в речке.
По залу пошел ропот, раздались смешки. Политрук, застывший в позе героя, не сразу это понял – он был весь там, внутри этого хаоса и боли, переполненный гневом и ненавистью к врагам человечества, к иродам царя небесного. Нередко он испытывал катарсис в конце, долго не в силах ничего вымолвить, смотря на всех выкатившимися из глазниц белками, задыхаясь от возбуждения и восторга.
– Что за туфту ты нам гонишь! – раздались с разных концов грубые голоса.
– Да где ты видел такие машины? Это что, из каменного века видео? – громко крикнул высокий мужской голос, и библиотека грянула хохотом.
Политрук очнулся, подрагивая от возбуждения, но в сердце чуя измену, предательство. Он хотел было открыть рот и заорать, но его опередили.
– Я помню эту бабу! – засмеялась одна женщина. – Ее же каждый год взрывают! Я еще со школы видела, как ее взрывают!
– А она все живет и живет! – добавили другие.
– И ее все взрывают и взрывают! – хохотали уже все.
– Да как вы смеете! – зашипел политрук, но его не было слышно в общем хохоте. Он кричал, призывал, начал даже просить, но собрание было провалено, его никто уже не слушал.
У входа стояли Роман Евгеньевич и Леонид Петрович. Рядом с ними образовалась естественная ограда, невидимая, за которую не смел никто зайти. К особистам по своему желанию никто не подходил, можно было потом получить от товарищей ночью по морде за стукачество. Леонид Петрович хорошо знал об этом и сам подошел к Роману Евгеньевичу. Они могли свободно поговорить, крики и шумы трансляции заглушали все.
– Какой провал! – сказал в ухо Леонид Петрович. – Витька-рыба не переживет.
Роман Евгеньевич кивнул, усмехнувшись. Политрук бился в агонии на трибуне и что-то кричал. Прозвище рыба ему дали не случайно: он был как две капли похож на одну уродливую рыбу из учебного курса о морских обитателях родных краев. Та же непропорционально большая голова, губастый рот, глаза навыкате, короткое мешковатое тело, расплывающееся при ходьбе.
– А ведь к главному не подошел даже. Перебрал с ненавистью, – сказал Леонид Петрович. – Для нас это даже хорошо. Вы нашли что-нибудь??
– Пока нет. Я проверил реагенты и минерализаторы. Проверял много раз, брал из разных партий – все чисто.
– Это хорошо, но причина все же не ясна. Я уверен, что дело связано с кухней и столовой. Мы сами проверили работников и рабочие столы и ничего не нашли. Получается, что там все чисто, но чудес не бывает, как считаете?
– Смотря для кого, – усмехнулся Роман Евгеньевич, кивнув на Витьку-рыбу.
Политруку удалось успокоить толпу, раздраженный, со срывающимся голосом, он начал излагать главное, ради чего всех выдернули с работы, а кому-то не дали спать после ночной смены.