Не ангел
Шрифт:
— Оливер, ему всего девятнадцать, — говорила Селия, — это ты у нас умудренный опытом муж.
Как бы то ни было, Джек немного упрочил свою репутацию в семье: он был зачислен в Двенадцатый королевский уланский полк и, казалось, стоял на пороге успешной карьеры. Старший офицер, в подчинении у которого он служил, сказал Эдгару, что у Джека, похоже, имеется редкое сочетание качеств, необходимых для успешной службы, и за это его любят и солдаты, и коллеги-офицеры. Жизнь Джека оказалась далека от книжного мира семьи, но для него это было как раз то, что нужно.
Селия часто приглашала в гости ММ и искала
ММ была очень добра к Селии, хотя и немного сурова. Невестка ей явно нравилась, и иногда она даже спрашивала ее мнение о той или иной из последних книг. В начале семейной жизни общение с ММ помогло Селии преодолеть благоговейный страх перед интеллектом семьи Литтонов, поскольку Маргарет обращалась с Оливером, как с младшим братом.
— Не смеши меня, Оливер, — то и дело говорила она, или: — Интересно, Оливер, ты имеешь хотя бы малейшее представление о том, о чем говоришь? — и при этом иногда перехватывала взгляд Селии и подмигивала ей. И та чувствовала, что Маргарет успела стать для нее самым верным другом.
Джайлз родился в марте 1905 года. К полному изумлению Селии, ее мать, которая до тех пор всячески отгораживалась от дочери и ее семьи, за два дня до рождения младенца появилась в доме молодых супругов с огромным чемоданом и горничной из Эшингема. Она не только была рядом с Селией во время родов, но и потом осталась еще на месяц, став ей утешением и огромной поддержкой. Мать ничего не объяснила и не извинилась за свое прошлое поведение, но Селия оценила ее жест и приняла его с огромной признательностью.
Селия была поистине потрясена родами. Хотя она стоически перенесла эту пытку и ни один стон не коснулся ушей Оливера, в страшном волнении мерившего шагами дом, она очень страдала. Роды были долгими, хотя и несложными. Первые схватки она почувствовала на рассвете, а Джайлз появился на свет вечером следующего дня, когда по реке разлился сверкающий кровавый закат. Селию удручали не столько боль и изнеможение, сколько животная безжалостность этого процесса, его унизительность и ощущение, словно от тебя оторвали часть плоти. Потом она лежала в постели, обессиленная и обескровленная, держа Джайлза в объятиях и от слабости боясь выронить его, и ей было странно, что она не испытывает к нему никаких чувств. Она ждала какого-то восторга, подобия того моря любви, которую испытывала к Оливеру, и вот теперь пребывала в каком-то унылом покое оттого, что прекратилась боль. Младенец был некрасивым, крупным — восьми фунтов веса — и плакал почти весь остаток ночи. Селия подумала, что он мог хотя бы наградить ее улыбкой или прижаться к ней своей на
— И более уродливых. Представь жеребят, ягнят, котят, даже щенков — все они гораздо симпатичнее и намного интереснее.
Прочитав кипу новомодных книг с рекомендациями, Селия решила сама кормить сына грудью, но он постоянно капризничал, а попытки засунуть болезненно ноющий сосок в его неблагодарный рот показались ей столь неприятными, что спустя два дня она с огромным облегчением передала ребенка кормилице. По крайней мере, теперь она могла немного выспаться.
— Очень разумно, — заметила леди Бекенхем, — так и принято. Грудью, как правило, кормят те, кто снимает жилье.
Но если для Селии Джайлз был своего рода разочарованием, то для отца он стал настоящей радостью. Оливер готов был целыми часами носить его на руках, баюкать на коленях, разглядывать его личико, пытаясь отыскать в нем фамильные черты, и даже, к ужасу кормилицы, иногда поил его из соски.
Рождение Джайлза положило конец войне между Оливером и леди Бекенхем. По природе она была дамой разговорчивой и не могла молча сидеть с ним за одним обеденным столом, пока Селия оставалась в постели. Более того, Оливеру удалось нащупать тему разговора, позволившую ему попросить у тещи совета. Литтоны планировали выпустить книгу о знаменитых аристократических домах Англии, а поскольку леди Бекенхем лично знала как минимум половину этих домов, то могла дать зятю массу полезной информации.
Из Эшингема ей прислали фотографии охотничьих приемов, на которых она часто бывала и которые давала сама. Оливер рассмотрел их — мужчин в твидовых костюмах, пальто и охотничьих башмаках, женщин в длинных платьях, с огромными шляпами на голове — и понял, что эти снимки — само воплощение духа 1900-х, десятилетия, которое уже стало известно как Эдвардианская эпоха — расточительности и потворства богачей абсолютно всем своим прихотям. В знатных домах, как сказала Оливеру леди Бекенхем, к чаю выходили изысканно одетыми: дамы — в длинных платьях, джентльмены — в черных пиджаках и галстуках.
— К обеду из семи-восьми блюд дамы собирались в вечерних туалетах и, разумеется, с украшениями.
Как-то раз после обеда на Чейни-уок, слегка опьянев от превосходного кларета Оливера, леди Бекенхем объяснила, что такое «диспозиция спален» на домашних приемах.
— Всем должно быть известно, кто с кем рядом размещается. Карточка на двери предназначалась не только для того, чтобы каждый гость знал, где он будет спать, она служила намеком — если вы меня понимаете — еще кому-то, кто нуждался в такой информации.
Оливер вежливо кивнул, а Селия в ужасе замерла, ожидая дальнейших откровений, но они не последовали. Мать вдруг поняла, что сказала лишнее, и отправилась спать.
Признаком ее более теплого отношения к Оливеру стало то, что она вполне серьезно предложила представить его нескольким хозяевам знатных домов. Но называть себя по имени она ему пока не позволяла.
— Не могу вообразить, что кто-то, кроме отца, может назвать маму по имени, — призналась Селия, — а она до сих пор зовет его «мистер Бекенхем». Представляешь?