(не) беги от меня, малышка
Шрифт:
Богдан морщится.
– Лучше в лагерь на море. Ребята с класса все поедут.
– Богдаш, - вздыхаю я, - мы уже говорили об этом. Я тебя с чужими людьми никуда не отправлю. На работе обещали отпуск в августе. Рванём с тобой и Ириской.
– Ура!!! – возликовал Богдан Петрович, закидывая руки вверх, – давай и тренера с собой возьмём.
– Даньчик, мы не можем твоего тренера с собой взять. Он взрослый человек, у него семья…
– Нет у него семьи! Я узнавал, мам. Вы можете пожениться!
Смеяться
– Богдан, решим вопрос с твоим тренером, когда я приеду.
А я-то думаю, что этот мужик с рябой мордой ко мне все время клеится… Тренер он, блин! За моей спиной сводные переговоры, а я не в курсе…
Рассмеялась, не выдержала.
На экране появилась Ириска с полотенцем на голове и в халате.
– Ир, обрадуй меня, ты к нам переехала, – улыбнулась я.
– Да, – печально вздохнула неунывающая Ириска и растянула лучезарную улыбку. – Не беспокойся. Я на время. Приду в себя и съеду.
– Мы тебя не отпустим, – заявляет Богдан. – Да, мам?
– Нет, не отпустим, – улыбаюсь я.
– Эль, а что ты такая заплаканная?
Эля. Только Иришка меня так зовет, памятуя еще те далекие, допожарные времена. Дело в том, что моя замечательная мамочка с греческими кровями назвала меня Эллада. Прекрасное имя, которое я бодро сокращала до Эли. А при получении нового паспорта, вообще решила стать Ладой. Уж явно лучше, чем пафосное Эллада…
Стоп! А ведь Петр меня знал, как Элю… И раньше меня все называли именно Элей...
Если искал, то запросто мог…
Нет-нет! Он не искал меня. Он не узнал меня.
И это к лучшему, конечно же.
Ежусь, переживая заново происходящее в этой комнате всего полчаса назад.
Сердце опять начинает стучать, сильно-сильно, губы исцелованные пересыхают.
Второй секс в моей жизни получился незабываемым. Как и первый, впрочем.
Наверно, пора задуматься о своей ущербности?
В то время, как мои ровесницы напропалую заводили романы и отдыхали, я училась, работала, рожала, поднимала ребенка, опять училась, опять работала, решала жилищные вопросы…
Не до мужчин мне было.
Да и не хотелось никого, после моего ангела-хранителя. Даже сравнивать ни с кем не могла. Не желала.
Мой пожарный, мой первый мужчина так и оставался все это время единственным. Да так и останется, похоже. Потому что старые эмоции наложились на новые…
И вот что мне теперь делать-то?
Я нервно поправляю ворот халата, чтоб острый Ирискин взгляд не заметил ничего лишнего.
Потому что Петр Григорьевич не сдерживался. Совсем. И я не сдерживалась.
И сказать, что жалею о произошедшем… Это неправда будет.
Не жалею.
Я этого хотела все же. Просто не с Петром Григорьевичем. А с тем мальчиком, что пытался когда-то остановить меня в больничной палате.
С тем,
А я не послушалась тогда.
Глупая. Упрямая. Счастливая. Только теперь я осознаю, насколько счастлива была. Насколько летела.
Потому что сегодня…
Практически то же самое испытала. Когда нес он меня на руках в больничную палату. Оберегал, легко и шутя придерживая, не допуская, чтоб пострадала.
И потом тоже. На руках.
Спокойно так, несмотря на то, что я уже не была сорокакилограммовой малышкой.
Он словно вернул себя прежнего.
И мне захотелось… Хоть на мгновение ощутить то состояние радости, блаженства, когда я летела к нему по больничному коридору.
Летела, еще не зная, что пожарного моего, ангела-хранителя моего больше нет.
Совсем нет.
Я потому и похоронила его в памяти сына. Правильно сделала, как выяснилось.
– Ты меня слышишь? Ты какая-то расстроенная, – Иришка внимательно пытается меня рассмотреть, при этом её острый нос разъезжается по экрану, и я смеюсь. Немного истерично.
– Мам, ты только не болей, – настроение Иришки передаётся Данчику, и он тоже начинает пихать нос в экран.
Эти двое – просто одна большая прелесть.
– Да, всё в порядке! Люблю я вас. Соскучилась безумно! Всё брошу и приеду поскорей, – улыбаюсь, но внутри какой-то бардак творится.
Разговор прерывает стук в дверь.
Что, опять?!
Невольно вздрагиваю.
Неужели вернулся?
Надо скорее…
– До завтра, мои дорогие, – торопливо прощаюсь и сворачиваю чат.
Иду к двери, готовясь… Не знаю, к чему. К еще одному раунду секса?
К вопросам?
К неожиданному просветлению?
Чего больше всего боюсь?
Наверно, последнего.
Потому что не надо мне просветления твоего, Петр Григорьевич. Достаточно и того, что чуть в обморок не упала, увидев твой пристальный взгляд. Слишком ты внимательно смотрел на моего сына, большой босс.
Теперь, идя открывать дверь настойчиво стучащему посетителю, я готовлюсь опять к обороне.
Потому что продолжать все это – вообще не вариант.
И осталось только объяснить свою позицию боссу. Не исключено, что после этого он вызовет мне психиатрическую бригаду. Но это самый правильный для меня путь.
Гораздо лучше, чем продолжать врать и обливаться холодным потом, пытаясь объяснить, почему я столько времени скрывала его сына. После такого я точно в психушку попаду. На принудительное лечение.
А мой мальчик поедет к отцу, которого он давно похоронил.
Взбодренная такими жизнеутверждающими мыслями, я резко распахиваю дверь, строя заранее максимально непроницаемое лицо, но, как оказывается, зря трачу энергию.