Не без вранья
Шрифт:
— Двести рублей.
— Пожалуйста. — Он вынул из кармана деньги и положил перед ней.
Двести рублей на варенье! Эта сумма, равная нескольким студенческим стипендиям, выданная только на варенье так просто и спокойно, поразила меня».
Двести рублей на варенье — почти три зарплаты рабочего. Маяковский очень много зарабатывал. И это давалось ему тяжелым трудовым потом — в прямом смысле, нервным напряжением, сорванным голосом.
Кстати, о варенье, о ремонте. Тем же летом американская подруга Маяковского Элли Джонс попросила его выслать деньги, шестьсот долларов, «на госпиталь» — так иносказательно она сообщила ему о рождении ребенка. Маяковский
Почему Элли Джонс на роды нельзя было перевести деньги, а Лиле в Вену можно? Потому что потому. Но Лиля здесь ни при чем, хоть в этом она точно не виновата. Осенью 1926 — зимой 1927 года квартира в Гендриковом превратилась в штаб-квартиру ЛЕФа, в «салон». Там всегда толпился народ и, кроме того, были специальные «лефовские вторники». А у Маяковского год был очень тяжелый — опять турне. Маяковский писал Лиле: «Езжу как бешеный». Действительно как бешеный: за год он проехал сорок городов, у него было больше ста выступлений. Так что он в Москве бывал нечасто.
Все это, про деньги, ни в коем случае не к тому, что он, бедный, надрывался, а Лиля в это время царила в салоне, ездила на бега. Одна Лилина старая знакомая — она не особенно любила Лилю, но все же сказала: «Он хотел этого. Ну не насиловала же она его… Ему это доставляло радость — и покупать ей шубы, и покупать ей драгоценности, и предоставлять ей возможность путешествовать. Ему это была радость».
Ему это была радость, к тому же есть такие женщины, о которых мужчины точно знают — им нужны деньги.
Михаил Кузмин, в дневнике: «Котирующиеся женщины. Совсем особые. Это не красавицы, не кокотки, но есть и от красавиц, и от кокоток, и от Торгсина. Но сразу видно, что линия взята на какое-то „содержание“… Лиля Брик… явно с котировкой. Есть много женщин и красивее, и богаче, которые этого впечатления дорогих красавиц не производят. А те часто почти уроды».
Лиля Брик — дорогая красавица, почти урод, дама с котировкой…
Можно уверенно сказать: Маяковский хотел дать ей все, что возможно, не меньше, чем сама Лиля хотела шуб, драгоценностей и путешествий. Маяковский был человек щедрый, расточительный, и у него было мужское желание баловать Лилю. А у Лили было желание баловаться — они так друг другу подходят. Лиля умела правильно брать деньги — чтобы человек чувствовал себя при этом ей обязанным за то, что она была так мила, что взяла у него деньги.
Многие говорили о меркантильности Лили, что Лиле деньги нужны… О том, что она очень жестко относилась к обязанности Маяковского давать деньги, что бывали скандалы. В это легко верится, и так же легко представить себе, что Маяковский считал делом чести обеспечить семью. В семье деньги — это даже не обсуждается, семью нужно содержать. И у них было, как часто бывает: мужчина тяжело зарабатывает сколько может, а женщина весело тратит сколько есть.
Но это как во многих семьях, что здесь такого. Конечно, она жила за его счет,
Какое отношение к Лиле имеют романы?
Наташа Симоненко, харьковская студентка, была влюблена в Маяковского, как только наивная провинциальная девушка может быть влюблена в знаменитого поэта.
1926 год. Маяковский зовет Наташу в Москву и произносит при этом странные слова: «Мы будем вас любить», «мы будем о вас заботиться».
Конечно, Наташа поинтересовалась — кто это мы?
«Мы — значит Лиля Юрьевна Брик, Осип Максимович Брик, Маяковский Владимир Владимирович. Мы живем вместе».
1927 год. Наташа уже живет в Москве, встречается с Маяковским.
Маяковский: «Носите вязаные вещи, Натинька». Натинька видела Лилю один раз — на Лиле было вязаное платье.
Наташа: «…На мне было черное суконное платье, очень красивое. Маяковский видел его в первый раз. Поставив меня у двери, он сам отошел к окну и, осматривая меня, все время поддразнивал:
— Придется вас все же Лиле Юрьевне показать, хорошеете, так сказать, не по дням, а по часам».
«…Ах, девушкой при Маяковском быть не желаете?» — возмущенно спрашивал Маяковский.
Наташа не пожелала, а больше он ничего ей не мог предложить.
Наташа: «Маяковский ругал меня почти беспрерывно: все было не так и все было нехорошо. И коса моя ему не нравилась, и платья были не „вязатые“… И подруги мои, которых он никогда не видел, были дуры».
Несмотря на уговоры Маяковского, Натинька в Гендриков переулок так ни разу и не пошла — умница, не захотела даже прикасаться к тому, что ей было не нужно. Натинька была разумная девушка с развитым чутьем на собственную судьбу — она была запрограммирована на простое хорошее счастье, а не на борьбу с Лилей с заранее известным результатом.
В это же время, в 1926–1927 годах у Маяковского был еще один роман, гораздо больше похожий на настоящий роман, чем немного школьные отношения с Натинькой.
Наташа Брюханенко, двадцать лет, студентка филологического факультета Московского университета, необыкновенная красавица, «высокая, крупная, с гордо посаженной маленькой головкой. От нее исходит какое-то сияние».
Наташа из хорошей семьи, была влюблена в поэзию Маяковского, относилась к Маяковскому с обожанием, как к небожителю, чуду, горячо любимому мужчине. Наташа знала ситуацию Маяковского: его жена — Лиля Брик, ее юридический муж — Осип Брик, его гражданская жена — Евгения Жемчужная, у Лили Брик роман с Кулешовым, и все это вместе называется «новые отношения в быту». Себя Наташа считала «обыкновенной» и в кругу Маяковского «чувствовала себя плебеем, попавшим в высшее общество». А Маяковский вроде бы был очень влюблен.
В 1927 году они с Наташей провели вместе две недели в Крыму — любовь, море, цветы, подарки. Маяковский хочет скупить для нее все ялтинские цветы, все духи — все очень романтично.
В Ялте Маяковский получает письмо:
Лиля: «…Целую тебя, мой родной. Хоть у меня сейчас и пять щенятиков, но все-таки приезжай поскорей — очень нужен шестой…
…Ужасно крепко тебя люблю.
…Володя, до меня отовсюду доходят слухи, что ты хочешь жениться. Не делай этого…
…Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься! Мы все трое женаты друг на дружке, и нам жениться больше нельзя — грех».