Не бойся, мама!
Шрифт:
– Не знаю, как люди, а я сегодня сумасшедший, понял? А ну, запевай.
Эх, Луна, Луна моя.От любви сгораю я!Пожалей хоть ты меня-а-а!затянул я песню.
– Замолчи, сумасшедший, не буди людей! Сегодня, знаешь, что здесь творилось? Цирк, настоящий цирк!
– Какой цирк! Ты о чем, дядя Рубен?
– Ва-а-а, не слышал? У Девдариани, на втором этаже, недавно имущество описали, это знаешь? Ну вот, сегодня пришли, значит, забирать вещи! Жена Девдариани, Маро, как завопит! Это, говорит, грабеж! Где, говорит, справедливость! Вещи, говорит, мои! Муж,
– Как аборт! И без того грузин мало!
– Аборт не запрещен, – успокоил меня Рубен, – вся соль в том, что она и не знает, от кого… это самое.
– Все равно! – не унимался я. – Если б наши предки так поступали при царице Тамаре, нас не было бы тогда восемь миллионов!
– Ты прав, прав, только не кричи так, ради бога! – обнял меня Рубен.
– За Грузию! – крикнул я. – Да здравствует Грузия!
– Дай ей бог всего хорошего, только поди отдохни!
– Пей! За Грузию!
– Что ты! Нельзя мне!
– Как! Ты не хочешь выпить за Грузию? – обиделся я.
– Выпью, выпью, и пусть грех будет на твоей совести! – Рубен проглотил оставшееся в бутылке вино. – А теперь иди спать. Поздно уже! – Он взглянул на свои часы.
– Сколько?
– А черт их знает! То ли час, то ли два…
– Какой же ты после этого часовщик? В витрине у тебя их штук сто висят, посмотри хоть там!
– Эх, кабы они работали, не висели бы в моей витрине… А ты что, решил сидеть здесь до утра? Ну и молодежь!.. Вчера эта морковная девка в первом часу ночи заявилась…
– Кто, Дадуна?!
– Она самая…
Слышишь, Автандил Джакели? Дадуна вчера возвратилась в час ночи! А ты завтра уходишь в армию! Так чего же ты ждешь?
– Даду!.. Дадуна-а-а!..
– Кто там?
– Это я, Дадуна, выйди!
– Ошалел ты, Авто?
– Прошу тебя, умоляю! На минутку!
– Джако, дорогой, пойди проспись, ты же пьян! Скоро утро!
– Утром ухожу в армию! Выйди. Даду!
– Ладно, не ори! Сейчас оденусь.
– Выходи так, как есть! Я люблю тебя!
– С ума сошел!
– Милая, любимая моя!
– Хватит, уймись, Авто!
– Поцелуй меня!
– Поцеловала ведь!
– Еще! Поцелуй еще раз!
– Молчи, ради бога, что скажут соседи?!
А что они могут сказать? Автандил Джакели пьян, и он любит Дадуну. Он не вор, не жулик, не убийца! Просто он пьян, потому что завтра уходит в армию, потому что он любит Дадуну! Что в этом плохого?
– Соседи, дорогие, слышите? Я люблю Дадуну! Я люблю песню, люблю вино, люблю человека, который собирается лететь на Луну! Выходите, соседи!
Дадуна вырвалась из моих объятий и убежала. Незаметно скрылся Рубен. Погасла лампочка над будкой часовщика. А я все ходил, шатаясь и спотыкаясь, по двору и кричал:
– Не скрывайтесь, соседи, выходите! Я люблю вас, я всех люблю!
Никто не отозвался, не скрипнула ни одна дверь, не мелькнул свет ни в одной комнате. Но я знал, что никто не спит – прильнув к окнам, они смотрят на меня.
…Дядя Ванечка спал в моей комнате. «Опять поссорились», – мелькнуло
– Где ты шляешься, мальчик? Хочешь доконать Шуру?
– Ничего, дядя Ванечка, сейчас лягу, – проговорил я, смутившись.
– Спи! Завтра рано вставать. Шура все уже приготовила.
Я потушил ночник, быстро разделся и лег.
Село на той стороне просыпается рано. Вернее, его будит молла. Чуть свет вскарабкается он на высокий минарет, вытянет шею, зажмет ухо рукой и пошел:
– Ал-ла-а-а! Ал-ла-а-а!..
Разок-другой он оборачивается в нашу сторону, – может, найдется здесь хоть один верующий? Но, видать, молла давно потерял эту надежду, и потому призыв, обращенный к нам, звучит вяло и неуверенно:
– Ал-ла!..
Потом молла исчезает, и в селе начинается жизнь. Одни спешат к морю, другие направляются в огород, третьи – в поле. Иногда до нас доносятся женские крики и проклятья – это они гоняются за аскерами, ворующими в садах фрукты. Потом мы видим аскеров – низко пригнувшись, бегут они по тропинке через сельское кладбище, роняют краденые фрукты, подбирают их, громко хохочут. Потом из покосившегося, крытого замшелой черепицей деревянного дома выходит сельский учитель. Посвистывая, он спускается вниз, к морю. По пути к нему присоединяются девочки и мальчики с белыми воротничками, он постепенно обрастает шумной детской толпой, словно наседка цыплятами. Наконец они достигают одноэтажной постройки на берегу моря – жалкого сарая с единственным окном. Это – школа. Учитель со своими питомцами скрывается в сарае. Начинаются занятия.
Потом во дворе учительского дома появляется его молодая, красивая жена в синих спортивных брюках и красной кофточке. Взобравшись на лежащий во дворе огромный валун, она вооружается подзорной трубой и начинает разглядывать наше село. Так длится несколько часов".
Турецкая застава расположена за мечетью. Она окружена высокими тополями и потому весной и летом скрыта от нашего взора. Наблюдательные вышки турков разбросаны по высоким сопкам, так что наше село у них как на ладони. По-моему, в этом нет ничего опасного для нас. Наоборот. Пусть смотрят на двух – и трехэтажные, залитые электрическим светом дома наших колхозников! Село наше так красиво, что порой я сам бываю не в силах оторвать от него взгляда и, вместо того, чтобы вести наблюдение за сопредельной стороной, разглядываю собственные владения. Дед Исидор говорил; что, рассматривать чужой двор невежливо, да что мне делать? Чем заняться в течение восьми часов? Вот я невольно и становлюсь свидетелем того, что тут происходит – и у нас, и у них. Я знаю наизусть состав каждой семьи, знаю, у кого сколько коров и кур, знаю, кто куда и зачем идет, когда возвращается, когда обедает, ложится спать и встает, – одним словом, знаю все!
Вот в том доме живет Али Хорава. У Али чудесный мандариновый сад, плодами которого частенько по ночам лакомимся я, Щербина и Пархоменко. Али не жалуется на нас. Он выходит на балкон своего дома, лицом к нашей вышке, и начинает проповедь:
– Чтоб вас разорвало, мерзавцы! Да приходите днем, честно, по-человечески, жрите, сколько влезет!.. Где справедливость? Я на них надеюсь, ночью сплю спокойно, думаю, ребята меня защищают от воров, бандитов, шпионов и всякой нечисти, так именно ночью они сами же меня грабят! Ах, жулики безмозглые, хоть бы дали плодам созреть, а то ведь нарветесь на дизентерию, сдохнете, сукины дети!