Не бойся, тебе понравится
Шрифт:
– Но всё равно, с чего ты взяла, что мой отец именно он?
– не сдаюсь.
– Перед тем, как переезжать сюда, я сделала тест на ДНК. Твой отец Виктор. Никаких сомнений.
– Нет, - быстро машу головой.
– Нет, этого не может быть.
– Да, Лея. Я хотела знать наверняка. Хотела открыть вам правду, когда для этого придёт подходящее время. Думаешь, зачем я взяла тебя сюда? Не из вредности, чтобы насолить твоему отцу, как ты, наверное, считала; не из желания казаться хорошей в глазах других - я хотела, чтобы ты знала, кто твой отец, чтобы вы стали с ним ближе. Я хотела,
– Нет, это не может быть правдой, - ощущаю, как трясутся обескровленные губы.
– Это какая-то ошибка, тест обманул. Это не может быть правдой! Не может!
– Лея!
– мама встряхивает меня за плечи и твёрдо смотрит в глаза.
– Это так, смирись. Твой отец - Витя. А Эмиль... пожалуйста, скажи, что ты не беременна от этого мальчика.
– Отойди от меня!
– цежу. Мир расплывается перед глазами мутным солёным пятном.
– Отойди и не трогай.
– Лея...
– Отойди!
– выставляю вперёд руки и делаю осторожные шаги назад.
– Ты всё врёшь! Я тебе не верю! Ты просто хочешь разлучить нас с Эмилем, это же очевидно. Твой убоюдок тебе изменил и ты решила отыграться на мне.
– Дочка, это не так, - поднимается, отзеркалив мою позу - ладони вперёд, словно усмиряя буйнопомешанную.
– Это чистая правда. Я понимаю, что тяжёлая для тебя, но это так. Ты дочь Вити, Эмиль - его сын. Вы не можете быть вместе.
– Можем! Потому, что ты всё врёшь! Ты всегда всем врёшь!
– ору, размахивая руками, бегая бесцельно по комнате и пиная окружающие предметы словно сумасшедшая. Я не контролирую себя, свои действия, свои мысли...
Подбегаю к комоду и смахиваю стоящие на нём в пёстрый ряд флаконы. Грохот стоит неимоверный, компактная пудра рассыпается по ламинату бледно-розовой крошкой.
– Это не правда! Я люблю Эмиля! И мы будем с ним вместе, понятно? Я не верю ни тебе ни твоему долбаному тесту! Он врёт, и ты врёшь! Вы все против нас! Да пошли вы! Не хочу ничего больше слушать.
Вытягиваю из-под кровати чемодан и, отодвинув зеркальную дверь-слайд шкафа, комом забрасываю в раскрытую пасть дорожной сумки свои вещи.
– Что ты делаешь?
– мама оказывается рядом.
– Собираю барахло, я прямо сейчас перееду к Эмилю и не буду слушать этот бред.
– Лея, прекрати! Хватит!
– мама хватает меня за запястья и поворачивает на себя.
– Этот мальчик - твой кровный брат по отцу. Вы не можете быть вместе, слышишь меня? Ваши отношения незаконны. Они аморальны, в конце концов! Если у вас родятся дети, они будут умственно отсталыми!
– Заткнись!
– ору, выдёргивая руки.
– Это неправда, я не верю тебе! Отойди от меня! Я люблю его больше жизни и если его не будет рядом, то...
– Прости, что говорю тебе это всё, но лучше так!
– Отойди! Не трогай меня!
Пытаюсь вырваться, кусаться, царапаться, но мама держит меня крепко, а потом, размахнувшись, даёт звонкую пощёчину... И всё... мир падает под ноги, рассыпаясь тусклым бутылочным стеклом.
Мама прижимает мою голову к своей груди и мы вместе оседаем на гору выпавших из шкафа вещей.
Она гладит меня по волосам, целует, плачет... А я нет. Потому
– Прости меня, Лея. Прости. Это моя вина. Только моя. Я должна была сразу сказать тебе, обязана была! Но я даже подумать не могла, что так оно всё обернётся.
Глава 2. Часть 55
***
Игнорируя автоподжиг, чиркаю спичкой и зажигаю конфороку: сине-красные языки пламени облизывают дно старого чайника с тремя выцветшими клубниками на эмалированном боку. Это бабушкин чайник. Он, чешский чайный сервиз со сколотыми краями и большой семейный фотоальбом в потёртой обложке - вот, в принципе, и всё, что осталось от неё на память.
Я помню себя маленькой. Помню, как ещё пышущая здоровьем бабушка точно так же ставила чайник на плиту. Как я, слушая её рассказы, точно так же смотрела на огонь. Как ждала, когда мы все сядем за стол и будем пить ароматный чай со свежеиспечёнными булочками...
А теперь бабушки нет, и той старой плиты больше нет, и ароматных булочек, и детства. Одни воспоминания. Жизнь может повернуться как угодно: может грянуть дефолт, мировая война, чума и лишить на всего, что нам дорого... кроме наших воспоминаний. Их у нас никто не в силах отнять.
А помню я много, наверное, даже слишком. Что-то я бы определённо хотела забыть, но понимаю, что это невозможно. Нельзя переключить тумблер на "выкл" и жить себе дальше, словно ничего не произошло. Поэтому я просто смирилась и думаю о том, что было когда-то, с долей светлой тоски... ведь всю черноту из моего сердца вытравили продолговатые пилюли, которыми меня пичкала мама по совету модного питерского психотерапевта.
Привет, меня зовут Лея, и восемь месяцев назад я пережила самый настоящий нервный срыв со всеми вытекающими.
Срыв такой устрашающей силы, что родители несколько недель спали по очереди в моей комнате, боясь, что я слечу с катушек и сделаю с собой что-то нехорошее. Мама страшно корила себя, столько плакала втайне от отца, ведь это по её вине произошло такое... А я не плакала. Совсем. И это настораживало их больше всего - моя смиренная отрешённость.
В тот день, когда я узнала, что парень, которого я полюбила - мой брат, жизнь моя остановилась. Избитая фраза, да, затёртая до дыр, но именно это со мной и произошло. В тот злополучный ноябрьский вечер из меня вырвали кусок души, и до сих на этом месте зияет дыра. Я научилась её прятать, я научилась о ней молчать, и сейчас учусь о ней даже не думать.
Время лечит - ещё одна избитая фраза. Так вот - ни черта оно не лечит, друзья. Оно всего лишь заполняет душевную пустоту смятыми страницами отрывного календаря. Но как не прячь - прикоснуться больно...
Первые месяцы после переезда обратно в Питер прошли словно в каком-то вакууме, если спросить меня, что я делала тогда, как жила - я не помню. Наверное, ела, пила, спала, принимала душ, даже посещала лекции - но всё это на автомате. Телесная оболочка делала то, что должна была, потому что: "жизнь продолжается, я ещё молодая и обязательно встречу хорошего парня, всё будет хорошо".