Шрифт:
Больница
Чёрное безмолвие небытия озарила ослепительно белая, как вспышка короткого замыкания, мысль:
«Зачем меня оживили, там было так хорошо!»
Мысль просияла и погасла. Но мозг ожил, сознание вернулось ко мне. Я открыл глаза и увидел белый потолок и белые стены, незнакомой мне комнаты. Она пугала стерильной белизной стен и тишиной. Вдруг, я забыл, что меня оживили и запаниковал:
«Где я? Что со мной? Почему лежу голый? Что за щупальца тянутся ко мне?» – разволновавшись, я начал судорожно ощупывать себя, когда коснулся трубок – щупалец, они, закачались, стеклянным звоном спугнув тишину таинственной комнаты. Ко мне подбежала девушка в белом халате. Я услышал её взволнованный крик:
– Не шевелитесь, вам нельзя двигаться, – сказала девушка и стала привязывать мои руки и ноги к кровати.
– Что вы делаете? Отпустите меня, я хочу в туалет!
– Лежите, утка под вами, не стесняйтесь.
Привязав меня к кровати, сестра торопливо вышла из комнаты.
Через несколько минут в комнату вбежал врач – невысокий, худой мужчина лет сорока.
– Ну, что ожил? – склонившись надо мной, спросил он. – Мы уже потеряли надежду увидеть тебя живым. Ты помнишь, какое сегодня число?
– Семнадцатое, – не задумываясь, ответил я.
– Семнадцатого тебя привезли к нам, после аварии, в кузове самосвала. Мы поразились, что живым довезли. Был без сознания, белый от потери крови. Две недели находился в коме. Лежи спокойно.
– Со мною в машине были жена и водитель, что с ними?
– Тебя привезли одного, остальные, видимо, здоровы.
– Тогда всё в порядке. Я мужик крепкий, выживу.
Веки отяжелели и сомкнулись, как диафрагма в зрачке фотоаппарата. Тишина и тьма затянули меня в вихрящуюся воронку, покружив, снова бросили в чёрную бездну беспамятства. Потом свет и звуки прорывались ко мне на короткие мгновения и снова исчезали. Хрупкие, пугливые мысли путались и рвались. Ни боли, ни страха не было. Постепенно вспомнил, что я, моя жена Света и водитель Виктор ехали из Москвы на « Волге». Я вёл машину ночью. Утром на таможне, в посёлке Обьячево, плотно позавтракали. Выпили для аппетита по сто граммов коньяку, помечтали о жаркой бане, пельменях и заспешили домой. Витя сел за руль, я рядом с ним, жена полулежала на заднем сиденье. За стёклами кружил густой, плавный, как свадебный вальс снег. Виктор любил быструю езду. Через несколько секунд, он разогнал машину до 80 километров. Через час догнали двадцати тонную фуру. Её колёса поднимали снежную круговерть, в которой, как в степной метели, не было просвета. Виктор без колебаний начал обгон фуры, нырнув в белую непроглядную метель, клубящуюся за её колёсами. Через мгновение на меня, как лавина с гор, обрушились тьма и тишина, продолжавшиеся две недели. Когда я стал поправляться, меня перевели в обычную палату, где лежали ещё двое больных, жить стало веселее. Соседи угощали меня чаем, рассказывали анекдоты. Вечерами, они от скуки, флиртовали с сёстрами ночной смены. Я наблюдал за ними, удивляясь быстрой сговорчивости молодых девиц. На разговоры с соседями не тянуло. Со сломанной челюстью много и не поболтаешь. Жевать не мог, пил кефир и жидкую манную кашу. Пожив так, с удивлением понял, как мало человеку нужно для жизни. Время бежало, словно равнинная река, неторопливо, но неумолимо – минута за минутой, укорачивая жизнь. Уколы и таблетки глушили боль, облегчая страдания и укорачивая сутки, по нескольку раз в день, погружая меня в сон без сновидений. Лекарства убивали не только боль, но и чувства, поэтому я спокойно встретил известие о том, что мои попутчики погибли во время аварии. Когда врачи, в Объячево, решили, что сделали всё, что могли, меня отправили долечиваться в Сыктывкар. Дорога в холодном, неуютном уазике скорой помощи казалась нескончаемой. Пока ехали я основательно продрог, поэтому больничная палата показалась мне тёплой и приветливой. Новые соседи оказались людьми активными, неунывающими. Один из них, невысокий, но крепко сбитый парнишка, был явно из бандитов. Братки, каждый вечер, приезжали за ним и увозили на всю ночь. Частенько сёстры – молодые девчонки, после окончания смены просили развести их по домам. Он не отказывался. В благодарность они ухаживали за ним с особым вниманием и заботой. Парень был щедрым, утром привозил с собой выпивку и закуску, чем радовал соседей, которые вечно страдали от безденежья. Его утренние подарки позволяли им устраивать с молодыми сёстрами второй смены ночные застолья, поэтому в палате, чаще всего, я спал один. Мне, человеку строгого воспитания, такое поведение девушек казалось слишком вольным. Изменился строй, время социалистического пуританства сменила вседозволенность. Порнография стала бизнесом, проституция доходным, уважаемым ремеслом. Это неизбежно – все восстания и революции сопровождаются падением нравов, разгулом преступности, обогащением хамов и обнищанием совестливых. Благородные лозунги свободы, равенства и братства превращаются новой элитой в фиговый листок, прикрывающий истинную, корыстную цель – стремление нажиться за счёт ближнего. Людей не останавливает предупреждение Христа: Не собирайте себе сокровищ на земле. Скорее верблюд пролезет в угольное ушко, чем богатый попадёт в рай. Человек не хочет ждать. Ему нужно всё, и сейчас. Мне вспомнилась радость Виктора, когда он купил «Волгу». Мы сели отметить покупку. Выпили, закусили, он предложил мне покататься. Я согласился, увидев, что он сильно возбуждён. Думал, езда успокоит. Когда свернули к гаражу, он прибавил газ, я думал, что мы разобьёмся в лепёшку, но он успел затормозить.
«Тормоза мёртвые!» – похвастался он. Я посмотрел ему в глаза и увидел пустоту в зрачках – чёрную ночь, в обычно карих глазах. Мелькнула мысль – жить ему осталось не долго. Как в воду глядел. Когда врачи сняли с лица повязку, стал проситься домой. В апреле меня выписали. Чтобы добраться до вокзала, заказал такси. В два часа дня к больнице подъехала серая «Волга». Солнечный, апрельский день весело позванивал хрустальными колокольчиками капель. Они созревали, покачиваясь, на воинственно острых концах сосулек. Набрав вес падали, разбиваясь об асфальт. Ласковый ветерок протирал высокое небо пышными белыми облаками. Чистая синь теплела, как взгляд девушки при виде любимого. Солнечные лучи рисовали на снегу чёрные, глазастые проталины. Они с детским любопытством смотрели на город. Я шёл к машине, волнуясь, как парень при первом прикосновении к груди девушки. Сердце билось учащённо. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить себя сесть в «Волгу». Сел рядом с водителем и попросил его быть осторожнее на перекрёстках и поворотах. Таксист понял моё состояние и выполнил просьбу. Ехали не спеша. Освоившись, я перестал при каждом повороте хвататься за ручку сиденья. Доехали благополучно. В кассе купил билет на поезд в купейный вагон и пошёл гулять по городу.
Возвращение домой
Весна, солнце и движение взбодрили меня. Ходил долго, решив нагулять усталость, чтобы в вагоне быстро и крепко уснув, обмануть чёрную тоску ночной бессонницы. Прогулка успокоила. Я перестал напрягаться от мысли, что все смотрят на меня, разглядывая вздутую, словно от флюса щёку. Людям и без меня забот хватало. Каждый спешил по своим делам. Гулял до темноты. Устал и радовался своей усталости. Зашёл в магазин, купил на ужин сметану и кефир. К вечеру подморозило. Я замёрз и пошёл греться на вокзал. Знакомых не увидел. Это меня обрадовало. Не хотелось расспросов и притворного сочувствия. Едва объявили посадку, зашёл в вагон. Соседей в купе не оказалось. Всю дорогу ехал один. Когда поезд тронулся, купил у проводницы постельное бельё. Попил кефир, застелил постель и лёг спать, включив боковой фонарь на стене у окна. Свет успокаивал, выгоняя из углов чёрные тени, из которых воображение по ночам сплетает тягучие, бросающие в пот кошмары сновидений. Поезд неутомимо пронзал морозную апрельскую ночь. Звёзды за окном, как золотые снежинки, висели в чёрном небе, не решаясь пуститься в полёт. Колёса уютно постукивали на стыках, покачивая вагон, как мать люльку с ребёнком, нагоняя сон. Усталость после дневной прогулки оказалась хорошим снотворным. Уснул быстро. Ночью стало прохладно. Я замёрз и проснулся. Присел на полке, чтобы достать, лежащее в ногах одеяло. Услышав щелчок поворачиваемой дверной ручки, посмотрел на дверь. В жёлтом полумраке тускло горевшего фонаря увидел, что дверь отодвинулась влево и в купе вошла моя жена. Её лицо закрывала чёрная тень вагонной полки, но походка и контуры, до боли знакомой фигуры, не оставляли сомнений, что это она. Не сказав ни
– С приездом! Ты сильно похудел! Как себя чувствуешь?
– Со здоровьем порядок. Давай сядем, попьём чай, ты расскажешь мне, что произошло. Потом заберёшь Светину одежду, раздашь её нуждающимся, пусть поминают.
За чаем, Клава рассказала, что Витя и Света погибли сразу. Мне повезло, разбив лобовое стекло, вылетел из машины, поэтому остался жив. Свете, слетевшая с газона будка повредила левую половину головы, поэтому хоронили её, забинтовав лицо. Теперь мне стало ясно, почему в моём сне, она всё время прятала своё лицо в темноте. Не зря я начал верить в жизнь после смерти.
Лихо разбужено
Увидев, что я загрустил, Клава, полагая, что облегчает мне страдания, сказала:
– Не горюй слишком сильно, она последнее время изменяла тебе. Неужели ты ничего не замечал? Меня, как обухом по лбу ударили:
– Нет, не замечал, мы жили, доверяя друг – другу.
Клава поняла, что сказала лишнее, смутилась и, забрав Светины вещи ушла. Я остался один в доме. Долго ходил из комнаты в комнату, вспоминал прожитое, потом достал альбом с фотографиями и стал листать его. Милое, любимое лицо смотрело на меня то серьёзно, то улыбаясь. Я день за днём вспоминал нашу жизнь. После развода с первой женой, я уехал на север в Ухту. Со Светой мы работали на одном заводе, в вычислительном центре – создавали автоматизированную систему управления производством изделий для армии. Она была самой изящной, красивой, весёлой и обаятельной женщиной на заводе. Когда шла по улице, цокая каблуками по асфальту, её походкой любовались даже женщины, мужчины, вывихивали шеи, оглядываясь. Не удивительно, что я влюбился в неё. Таких, как я, было много. Она выбрала меня, когда я развёлся с женой. Долго, упорно ухаживал: писал стихи и всё лето, каждый день, дарил ей по три розы. Розы воровал с клумб в укромных уголках парка. В августе мы стали любовниками, а в сентябре, она достала две двухнедельные путёвки в Анапу. Первую неделю погода была прекрасная, мы загорали, купались. Потом подул резкий, холодный ветер. Он, за одну ночь, догола, раздел деревья. Погода испортилась. Мы купили вино, коньяк, фрукты и арбузы. Последние семь дней из своей комнаты выходили только в столовую. Остальное время проводили в постели. Это был захватывающий секс – марафон, настоящий медовый месяц. Мы были счастливы, как никогда раньше. Когда на заводе узнали о нашей связи, начальник отдела вызвал меня и сказал, что мы должны или прекратить связь, или уволиться. Я уволился и уехал на север – в Ухту. Сильно скучал, писал чуть не ежедневно, письма. Света отвечала на все. В мае приехала на три дня в гости. На улице было холодно, первого мая выпал снег, поэтому мы провели эти дни в постели. Осенью я получил квартиру в Сосногорске, она уволилась с завода и переехала ко мне. Мы жили, не расписываясь – гражданским браком. Меня эти тонкости тогда не занимали, её, видимо, это обижало, но она молчала. Водолеи часто своей невнимательностью обижают близких людей. Теперь, когда я увидел всё в ином свете, вспомнил, как она без предупреждения приехала ко мне, когда я отдыхал в Кисловодске. Жил в частном доме вдруг утром слышу: «Витя, Витя!» Думал приснилось – подошёл к окну она стоит у дома с чемоданом. Посмеялся про себя: «Ревнует, приехала проверить». Потом так же приезжала в Липецк. Меня это радовало, было приятно, что человек бросает всё и приезжает, я и сам потом так делал. Это было прекрасное время! Серьёзных ссор и скандалов не было. Я был воспитан советской литературой. Моими кумирами были Печорин, Павел Корчагин, Овод, герои Джека Лондона, Дюма. Я старался не подличать, не паскудничать там, где жил. Никогда не заводил романов с жёнами друзей, соседей, подругами жены. Это было железное правило, которое я соблюдал неукоснительно. Я сначала говорил женщине, что разлюбил её, потом уходил к другой. Рассудок был сильнее похоти и страстей плоти. Я гордился этим. Самовлюблённый болван! Уютно ли жить с таким занудой? Мой друг – Иосиф Михайлович Горай покорял женщин не красотой лица и могучей статью. Он был среднего роста, широкоплечий, всегда спокойный, невозмутимый, простое крестьянское лицо с пронзительно голубыми, умными, весёлыми, всё видящими, всё понимающими глазами. Женщины теряли голову, заглянув в них. Иосиф не обременял себя принципами, женщин любил, спал с понравившимися, но никогда не заводил длинных романов. Жена, ревнуя, спрашивала: « Когда же ты нагуляешься?» Он улыбался и отвечал: «Скоро, ещё лет десять и я твой навеки». Ни одной своей любовнице, он не давал повода надеяться, что уйдёт от жены. Она прощала ему всё и говорила: «Я лучше всех, раз он всегда возвращается ко мне». Женщины, отдаваясь ему, знали, что связь не будет долгой, но это их не останавливало. Всех устраивали краткие вспышки страсти. Исполненные желания, как метеоры в августовском небе, сгорают без следа. Но они украшали на миг серость будней, а иных, наставляли на путь истинный. Попробовав запретный плод, женщины решали, что от добра – добра не ищут и сильней начинали любить своих мужей. Священники учат: «Не согрешишь – не покаешься!» Время и жизнь изменили мои взгляды, поступки которыми я раньше гордился, стали поводом для раскаяния. Я обдумывал прожитую жизнь до полуночи. В итоге, решив, что Клава, зачем то соврала мне, успокоился, разобрал постель и лёг спать. Но не зря говорят: «Не буди лихо!» – Клава разбудила.
Конец ознакомительного фрагмента.