Не будите Гаурдака
Шрифт:
Громоподобный рев заставил вздрогнуть и втянуть головы в плечи всех присутствующих. Волна воздуха, поднятая взмахом исполинских крыльев, повалила мебель, затушила светильники, сорвала картины со стен, и в воцарившейся полутьме, как след неистовой кометы, мощный поток жидкого пламени прочертил огненный след через весь зал и ударил в потолок.
— Берегись!.. — только и успел запоздало выкрикнуть кто-то, как балки, вспыхнувшие и обуглившиеся в пару секунд, с прощальным хрустом проломились как спички, и серебряная крыша — вернее, та ее часть, что еще не унеслась в небо Хеймдалла в виде пара —
— Фафнир!!!.. Прекрати немедленно!!!.. Я приказываю!!!
Гневный глас Падрэга был слышен даже сквозь грохот рушащейся архитектуры и арматуры.
Сенька, рискнувшая на миг выглянуть из-за спасшего ее стола, на одно мгновение перехватила взор взбесившегося внезапно золотого дракона, и всё поняла.
Это был безумный взгляд не разумного, хоть и злобного существа, но загнанного, запертого против воли в четырех стенах дикого зверя.
Который решил вырваться на свободу любым путем.
Быстро оценив размеры проделанного выхода, дракон выдохнул новую огненную струю.
Первый контрольный выстрел унес часть потолка и внешнюю стену. Второй зачем-то пробил дыру в полу и обрушил часть завалов на первый этаж, завалив парадную лестницу.
Удовлетворившись результатом, дракон выпятил мельничным колесом золотую чешуйчатую грудь, расправил мощные крылья и, торжествующе трубя, устремился к синему весеннему небу и солнцу, без разбору снося на своем пути замешкавшиеся перекрытия и балюстрады.
— Фафнир… Ты спятил…
Куча мусора у стены зашевелилась, и из-под обугленной балки показалась сначала ухоженная рука со свежеобломанными ногтями, потом взлохмаченная не хуже, чем у сына Рагнарока, голова.
— Падрэг, сто за сусоськи?! — взбешенно прорычал, выплевывая выбитые зубы и вытряхивая из вздыбленной шерсти штукатурку, Фенрир. — Куда эса дураськая форона поесеа?
В листе серебряной кровли, накрывшем пластом угол у дверей, появилось сначала раскаленное белое пятно, потом металл потек, и в образовавшееся отверстие восстал, как феникс, натужно морща лоб и моргая изумленными очами, Суртр.
— Пи… По… Пу… Па… Пы… Падрэг! Да, определенно Падрэг! Слушай, Патрик… Ох, какой разгром, развал… Где это мы?.. И что мы тут делаем?.. И где остальные… э-э-э-э… ну, кто там с нами был? Кхм… Что-то я себя плохо чувствую…
— Может, у тебя жар? — заботливо поинтересовалась, выглядывая из-за своего стола, послужившего ей щитом, Серафима.
— А ты кто? Где-то я тебя определенно видел… Ты не Хель?..
— Хель и преисподняя!!!
Дворец задрожал, открывшееся взорам всех и каждого нежное майское небо вдруг пронзила стрела молнии, и стена с дверями на глазах у публики, едва начавшей извлекать себя из руин падрэгова палаццо, превратилась в облаке пыли и осколков в стену без дверей, но с очень большой дырой интересной формы.
Через которую, уверенно переступая через дымящиеся доски, исковерканную лепнину и разнокалиберные куски мрамора, в зал вошел Мьёлнир.
За спиной его, с огромным боевым топором наготове, грозно маячил Олаф и подскакивал от нетерпения начать поисково-спасательную операцию супруги Иван.
— Ну, что, умник, — поигрывая одной рукой молотом, громовержец демонстративно приподнял и показал едва
Падрэг вскинулся было в порыве бежать, но противник его преграждал ему путь, словно крепостная стена. Сзади и с боков эту же роль выполняли стены простые, осыпавшиеся и сложившиеся, как карточный домик после землетрясения.
Где-то дальше кряхтели и охали, приходя в себя, его союзники.
Значит, надо было выигрывать время.
— Что ты туда налил, пентюх? — презрительно качнул головой в сторону нацеленного на него ковша бог разума.
— А это ты у подружки своей Хель спроси, — хмыкнул Мьёлнир. — В ее огороде речка течет, не в моем.
— Вода реки Забвения?! — краска [75] сошла с лица Верховного. — Да как ты посмел?!..
— Кто смел, тот и посмел! — важно сообщил из-за плеча своего кумира Олаф.
— А ты думал, ты один тут такой… хитро…ягодичный? — игнорируя группу поддержки, усмехнулся громовержец.
— Погоди, надо всё обдумать, обговорить, — умиротворяющее вскинув ладони вперед, размеренно и успокаивающе заговорил неожиданно бог разума, словно пытаясь загипнотизировать или убаюкать противника, — ведь нельзя так вдруг, после долгих веков дружбы и толерантного взаимосуществования в полном сопонимании…
75
А, заодно, штукатурка, лак, олифа и глазурь — всё, чем были когда-то покрыты сверкающие полы, стены и украшения серебряного дворца Разума.
Взгляд его, упертый в переносицу громовержца, предательски метнулся на мгновение за плечо Мьёлнира, Сенька крикнула «Берегись!..», тот начал было недоуменно оборачиваться, и тут с трех сторон ударили Суртр, Фенрир и Падрэг.
Огненная струя, пылающий шар и жуткий оскал с остатками клыков, которых, тем не менее, хватило бы на целую стаю волков, устремились одновременно к потерявшему бдительность богу.
Мьёлнир кинулся на пол, уклоняясь от шара Падрэга, метнул молот в Суртра, увернувшись едва от его струи оранжевого пламени, и тут Фенрир прыгнул ему на грудь, остервенело придавил к полу и с клацаньем захлопывающегося слонового капкана сомкнул относительно беззубые челюсти на первом, что попалось на зуб.
Что-то звучно хрустнуло, Мьёлнир горестно ахнул, Фенрир взвыл…
К несчастью повелителя варгов и ярости громовержца, первым на зуб гигантского зверя попалась рукоять только что вернувшегося молота.
— Да я тебя, шкура!.. — гневно возопил громовержец и ухватил могучими руками варга за глотку.
Тот вцепился ему в плечо.
Олаф, свирепо вопя что-то нечленораздельное, набросился было на царя волков, размахивая топором, но тут и его сбили с ног, притиснули к обломку колонны и принялись грызть.