Не был, не состоял, не привлекался
Шрифт:
Тапочки я упомянул потому, что однажды на пляже ко мне подошла собака и внимательно их обнюхала, повиляла хвостом. По-видимому, учуяла запах моей собаки, живущей далеко, за океаном. Может быть хотела передать ей привет.
Шахматной работы хватало, но такие два часа утром лучше целого дня отпуска.
Остап Бендер мечтал о Рио-де-Жанейро и был прав. На вершине горы над городом возвышается гигантская статуя Христа. Это Корковадо. Я с товарищами Валей Чернашкиным, врачом делегации, и Пашей Кондратьевым, ленинградским мастером, поднялись на фуникулере и насладились видом сказочного города. Прошло с того дня более четверти века, ушли из жизни оба друга, но тот день жив в моей памяти.
Когда наступала ночь, из окна гостиницы видны были на пляже огоньки. Это мальчишки беспризорники устраивали себе ночлег, вырыв ямку в песке,
Днем часть этих беспризорников слонялось по пляжу. Могли утащить у зазевавшихся что-нибудь. Однажды я познакомился с футбольной тактикой этих мальчишек. Я шел вдоль пляжа одетый и обутый. Паренек пристал ко мне, предлагая почистить ботинки. Я отказался и продолжил движение. Появился с другой стороны второй мальчишка, и спросил который час. Я взглянул на часы, повернул голову к нему и ответил. Он исчез. Затем я взглянул на свою обувь, и увидел, что на правом ботинке какая-то грязь. Потом мне объяснили, что это стандартная комбинация, мальчишки пользуются шприцем и наносят «штрафной» в нужный момент.
На улицах Рио движение напряженное. Как-то я ехал на автобусе и готовился выйти через переднюю дверь. Видна была доска приборов. Стрелка спидометра показывала, что водитель гонит со скоростью 100 километров в час. И притом машины спереди, сбоку есть такая байка: почему бразильские футболисты играют так здорово? А они тренируются, когда перебегают улицу.
В свободный день шахматисты посмотрели футбол на знаменитом стадионе «Маракана». Трибуны были заполнены, над стадионом весь матч кружил самолетик с каким-то рекламным прицепом и какой-то фанатик неустанно колотил в большой барабан.
В Рио много магазинов, как и в любом большом капиталистическом городе, но только в Рио мне предлагали на улице купить с рук изумруды. Небольшие. Продавец показывал их на листике белой бумаги.
Бразилию населяют люди всех оттенков кожи. Потомки белых, выходцев из Африки, индейцев. Мне казалось, что на цвет кожи тут не обращают внимания. Правда, на собраниях в президиумах замечал поболее белых физиономий.
В Бразилии коньяк и другие горячительные напитки оказались очень дешевы. Однако пьяных и проявлений хулиганства я не видел. Естественно, что под южным солнцем девушки и женщины расцветают. Один с позволения сказать экземпляр произвел на меня сильное эстетическое впечатление. Стройная, чернокожая, с европейскими чертами лица и длинными прямыми индейскими черными волосами. Красота неописуемая. Мне сказали, что африкано-индейская помесь называется самба.
Возвращались мы домой тоже «экономически обоснованным» маршрутом. Первая посадка в огромном аэропорту города Манаус. О существовании Манауса в школе нам не рассказывали. В 1970 году в нем было три сотни тысяч жителей, в 1990 – миллион. Главный город штата Амазонас, в его порт на реке Амазонке заходят морские корабли. Такая река, бразильский масштаб. Дальше летели в Мехико с посадкой в Панаме. Там самолет причалил к какому-то огромному магазину. Продавали в нем все, от сигарет до автомобилей. Летели мы самолетом бразильской компании «Вариг». Она гордится своим отличным обслуживанием пассажиров. Один фирменный номер оказался интересным. Всем пассажирам предложили по стопке виски бесплатно. Выпили. Потом предложили за плату. Многие продолжили. На курточках стюардесс металлические жетоны с их именами. Это помогает недогадливым начать разговор. А от Мехико уже можно лететь на любимом «Аэрофлоте».
Положительные эмоции от итогов межзональных турниров, от красоты Рио-де-Жанейро и людей, от счастливых часов с шести до восьми утра на берегу океана каждый день, все это слилось. Так я попал в Бразилию, к далеким берегам. Прекрасные воспоминания. Колоссальная удача.
На пути из Бразилии домой я залетел на сутки с лишним, в столицу Сенегала город Дакар. По лености я города не видел, ограничился тем, что переночевал в гостинице, снабженной всеми сантехническими достижениями Европы, но покрытой для придания африканского антуража каким-то камышом или бамбуком, или еще чем-то на манер соломы. Утром выяснилось, что важный стратегический прибор в ванной не хочет выполнять своей функции. Я нажал кнопку, прибежала девушка, на вид даже девочка, худенькая, маленькая, с множеством косичек и тонким голоском. Зная, что в Сенегале раньше верховодили французы, я напрягся и сконструировал фразу – иль не травай па, указав пальцем на унитаз. Три года в институте я посещал занятия по французскому языку и наконец-то смог им воспользоваться. Пусть крайне ограниченно, но по важнейшему вопросу. Девушка-девочка молниеносно поняла и защебетала мою фразу на настоящем французском. Я не стал дожидаться сенегальского сантехника, а пошел завтракать. Гостиница стояла неподалеку от берега океана, торчали немногочисленные пальмы. Кормили на свежем воздухе под большим навесом. Было очень жарко, и я обратил внимание на то, что когда официант бросил большой кубик льда в бокал кока-колы, этот кубик растворился очень быстро. И я решил воздержаться от поездки в город, чтобы не оказаться в роли ледяного кубика. Что поделаешь, прав был классик сказав, что мы ленивы и нелюбопытны.
Я прошелся по берегу океана и никого не встретил. Моему спутнику и другу Эдику Гуфельду повезло больше. К нему привязался абориген, предлагая купить за 20 долларов баранью шкуру. Эдик отказался, абориген сказал, что отдаст за 10. Потом снижал цену, Эдик говорил нет и, наконец, зачем-то сказал 1 доллар. Абориген обрадовался и, накинув шкуру на голову Эдика, воскликнул – бери! Ненужная шкура оказалась сырой и противной. Эдик немедленно взял ход назад.
А когда стемнело, наша группа уехала в аэропорт. Ожидая посадки, мы сидели в каком-то приличном помещении с кондиционером. Я слышал, что сенегальские девушки по красоте занимают ведущее место среди африканок. К нам подошла именно такая – стройная и красивая. Она немного смущенно спросила, могут ли гроссмейстеры дать ей автографы. Мне показалось, что она покраснела, не просто показалось, я был в этом уверен. Хотя неясно – как это возможно.
В нашем родном советском самолете оказалось минимум пассажиров. Только наша группа и еще небольшая китайская. Я откинул подлокотники и улегся на трех креслах, укрывшись казенным пледом. Самолет взлетел и я заснул. Не знаю, как долго я проспал, но проснулся потому, что меня дернули за ногу. Я открыл глаза, сел и увидел стюардессу, которая всучила мне подносик с куском аэрофлотовской курятины. Я не хотел есть, но рассердился и все съел.
В Алжире самолет совершил посадку. Нас пешком препроводили в зал ожидания и каждому вручили по бутылочке кока-колы. Это было редкостным проявлением навязчивого сервиса, свойственного капиталистам и, конечно, американцам. Еще в зале стояла стеклянная витрина со швейцарскими часами. Мои товарищи не обратили на нее внимания, а наши попутчики, граждане КНР, прилипли к ней. Я ощутил гордость за лидерство родной державы.
На информационном экране светились оповещения о рейсах. Их было очень мало. Это зависело, наверно, от недавно приобретенной Алжиром независимости.
Не знаю, как обстоят в Алжире дела теперь, но уверен в том, что швейцарские часы уже не могут вызывать повышенный интерес у китайцев.
В 1953 году я сподобился побывать в Швейцарии и однажды увидел в газетном киоске выставленный очень большой журнал. На обложке красовался большой, на всю страницу портрет Мао Цзэдуна в белом тропическом шлеме. В таком у нас изображают колонизаторов. Подпись гласила: «Мао и желтая опасность». Тогда мне в голову не могло прийти, что через полвека в Китае народу будет в десяток раз больше чем в России, что промышленность станет огромной, и экономика будет бурно расти.
Все у них растет как на дрожжах. Стараются даже сократить рождаемость. А у нас нет этой проблемы – рождаемость уверенно уменьшается, правда, смертность растет. Ну и что? Все равно мы – великая держава!
В мои школьные годы на катке «Динамо», Петровка 26, крутили модные пластинки. Лещенко, «У самовара я и моя Маша», «Танго Аргентина» и другое. Из динамиков лилось «Ночью / В далекой знойной Аргентине / Под звуки танго / Шепнула я люблю тебя…» и дальше, о том что Аргентину певец не забудет никогда. Конькобежцы, в основном школьники, скользили в ритме танго по кругу против часовой стрелки. Меньше всего я думал тогда, что увижу Аргентину, но лет через сорок, в 1978 году это случилось. И некоторые эпизоды пребывания в Аргентине запомнились. Увы, никакого отношения к романтике не имеющие.