Не чужие
Шрифт:
— Хорошо, — кивнул головой, поворачиваясь к ним спиной и следя за тем, как медленно меняются на табло цифры этажей.
Почему они сразу не сказали что с Лерой? Неужели там что-то серьезное?
Не покидало ощущение необратимого пиздеца. И в этом была и моя вина.
Нас провели в кабинет к заведующему отделением реанимации и интенсивной терапии.
— Присядьте, — кивнул доктор после обмена любезностями, при этом испуганно глядя по сторонам. Уже в курсе чья дочь к нему поступила. — Сразу скажу, что новости неутешительны. Удар произошел со стороны водителя, передок автомобиля полностью разнесло.
— Что конкретно с моей дочкой? Она пришла в себя? Она цела?
Петр Николаевич сглотнул.
— К сожалению она без сознания. Никаких серьезных травм головы или позвоночника у нее нет, но…
— Говорите уже! — рявкнул Смоленский и в этот момент дверь в кабинет открылась и вошел хирург-травматолог.
Хмурый и задумчивый.
Он поприветствовал нас кивком.
— Говорить буду быстро, времени у нас немного. Вы, полагаю, отец? — обратился к Смоленскому.
— Да. А это муж Леры, — кивнул в мою сторону. — Насколько все плохо? — обреченно произнёс он, я же не хотел верить что с Лерой могло произойти что-то серьёзное.
— У вашей дочери нет травм угрожающих жизни, — после его слов дышать сразу стало легче. Но обрадовался я рано, всегда есть это пресловутое “но”. — Ремень безопасности и подушки уберегли ее от серьезных повреждений головы и лишних переломов, но у неё раздроблена левая нога. Девушку не могли достать из автомобиля, сильно зажало. Пришлось вырезать. Ваша дочь проехала на красный и в нее на скорости врезалась бетономешалка.
— Господи, — вырвалось у меня.
Я прикрыл глаза. Все хуево. Смоленский рядом со мной вообще притих.
— Поймите, случай очень тяжелый. Правую ногу мы точно спасти сможем, но с левой… — он выдохнул, посмотрел на нас с сожалением, выдерживая паузу, — возможно, ее придется ампутировать. Но это крайний случай. Я отправил снимки своим коллегам, через пятнадцать минут у нас онлайн-консилиум, там и решим что делать. Оперировать нужно незамедлительно. Валерию уже готовят к операции. Она потеряла много крови, понадобиться переливание.
— У нее третья отрицательная, — глухо произнес Смоленский, потерев ладонями лицо, словно эта информация смогла бы как-то спасти всю сложившуюся ситуацию.
Он сразу же сгорбился, стал на несколько лет старше. Ощущение, словно мысленно похоронил дочь.
Я сжал руки в кулаки, поднял взгляд на хирурга,
— Что значит ампутировать? — резко спросил я у него. — Ни о какой ампутации и речи быть не может.
Даже думать не мог о таком исходе. Лера этого не заслужила. Только не она. Сердце сжалось в грудной клетке, воздуха стало на хватать, а виски пульсируют от боли.
— Мы делаем все возможное, но если…
— Если у вас руки из жопы растут и вы не можете провести операцию, то мы найдем другого хирурга! — я ухватил его за ворот халата и притянул к себе. В этот момент я абсолютно себя не контролировал.
— Давид, прекрати, — попытался усмирить меня Смоленский, а Петр Николаевич бросился в коридор, наверняка чтобы привести охрану.
— Ты меня слышал, — прорычал я, не отрывая взгляда от травматолога и резко отпустил его, успокаиваясь.
— Я вам не сотворю чуда, я не Бог, но сделаю все что в моих силах. Вы
Я же сел на кушетку рядом с отцом Леры. Ноги не держали.
— Это я во всем виноват, — тихо пробормотал я. — Не стоило ее отпускать. Не в том состоянии в котором она находилась.
Но осознание этого пришло поздно. Слишком поздно, чтобы что-то изменить.
— Что у вас там произошло? — хмуро интересуется Смоленский, поворачивая в мою сторону голову.
— Немного повздорили, — хмыкнул я, а потом все же признался. — Она знает о том что вы меня вынудили жениться на ней. В пылу ссоры проговорился. Можете убить меня, можете сравнять с землей весь бизнес моего брата, но так дальше продолжаться не может. Вы не только мне, но и ей жизнь портите. Мне не стоило идти у вас на поводу, но… поздно.
Отвернулся от него, пряча лицо в ладонях и уже зная как стоит поступить в будущем. Только пусть Лера сначала в себя придет и поправится.
— Не стоило мне лезть в ее жизнь, — после того как мы просидели долгое время в тишине, каждый думая о своем и в тоже время об одном и том же, произнес Смоленский. — Хотел хоть раз для нее что-то сделать. Видел же что в тебя влюбилась, изменилась, расцвела, да и ты к ней интерес проявлял. Она же у меня такая красавица, вся в мать. Даже смотреть больно на нее, сразу образ Валентины перед глазами. Хотел помочь, боялся что бестолкового себе найдет кого-то, или же как прошлый ее тот… за деньгами гнался, а не за ней, вот и решил ее побыстрее пристроить. Ты же хороший пацан, Леонов, в меру строгий, добрый, надежный. Тебе я мог ее доверить. И от врагов моих уберег ее…
Он замолчал, но я был уверен что это не все. Поперек горла встал ком, рот заполнила горечь. Мы натворили много ошибок. А расплачивается Лера. Ее вина лишь в том, что влюбилась не в того. Хотя не буду врать, я уже так привык к ней, что если бы сейчас узнал что разлюбила или с другим застал — то наверняка бы расстроился и разозлился.
Привык или полюбил?
От этой мысли меня прошиб холодный пот. Влюбляться в нее точно в моих планах не было.
— Я все ее детство пропустил. Просто из-за того что не мог смириться что Валентины нет, а она есть. Я же не хотел ее. Умолял жену на аборт пойти. Знал прекрасно чем все это закончится может. Но она родила. Жизнь свою за нее отдала, а я ее не уберег. Если Лера калекой останется я себе этого не прощу.
— Она сильная, с ней все будет хорошо, — в моих словах ни капли уверенности.
Хотелось бы чтобы это и в самом деле было так.
— Да, справится. Обязательно. А потом уже будем что-то решать. Главное из всего этого дерьма выкарабкаться.
Ночь тянется безумно долго, но несмотря на усталость никто из нас не спешит уезжать. Даже глаз не смыкаем. Напряженно вслушиваемся в звуки в коридоре, сидим напротив операционной, где сейчас сражаются за будущее Леры врачи.
— Она с выставки последней вернулась очень расстроенная, — нарушаю я тишину. — Ее картины раскритиковали. Она ревела.