Не делай этого

Гаан Лилия Николаевна

Нельзя сказать, что Мэри не знала, что бывает и по-другому. До её слуха доносились игривые пересуды знакомых дам, кое о чем она даже читала, но молодую женщину вполне устраивало существующее положение дел. Миссис Харрис не хотела никого подпускать к своему сердцу, чтобы потом не умереть от боли и разочарования, как её несчастная мать.

И вот сейчас, она бессильно стучала кулаками по груди возвышающегося над ней мужчины, в панике догадываясь, что грядет нечто ужасное, что разрушит её с таким трудом возведенные бастионы.

– Мэри, милая, пожалуйста... - мужские губы возбуждающе

щекотали ухо.
– Вы так прекрасны, но холодны словно мраморная Галатея. Прошу вас...

И Вудворт внезапно упал перед ней на колени. Сминая руками складки юбок, он обхватил её ноги, покрывая поцелуями платье.

– Прошу, не отталкивайте меня... позвольте мне любить вас!

Он всё молил и молил о любви, и от прильнувшего к ногам мужского тела исходило захватывающее дух тепло. Коварно охватив ошеломленную женщину, оно наполнило её какой-то странной истомой, как будто разом лишив всех сил.

Налилась и болезненно заныла грудь, во рту пересохло, и звуки умоляющего охрипшего голоса возбужденно ударив по натянутым нервам, почему-то ослабили колени. И Мэри, не удержавшись на подкосившихся ногах, растерянно свалилась в объятия искусителя. Миг, и Вудворт уже подхватил её на руки. Широко раскрыв беспомощные глаза, женщина очарованно заглянула в склонившееся над ней лицо.

Вудворт показался Мэри потрясающе, не человечески красивым! Его глаза жарко пылали чем-то настолько греховным, что напомнили ей о пламени ада. Но вместо того, чтобы ужаснуться, женщина вдруг всем существом почувствовала магическое притяжение мужской плоти: до головокружения захотелось ощутить его губы на своих губах, ладонь на ноющей груди, и задохнуться под тяжестью овладевающего тела...

Его волосы оказались на ощупь по-детски мягкими, а пахнущие бренди губы пьянили, зажигали, сводили с ума, целуя её в сумасшедшем, но чарующим ритме. Платье, рубашка, панталоны превратились всего лишь в досадную помеху на пути к желанному телу. Мужские руки были везде: властные, ласковые и горячие они легко и нежно скользили по всем изгибам её тела, посылая в кровь целые пучки щекочущих и жарких молний.

– Милая... радость моя... скажи мне "да"!

Он, кажется, её о чем-то просил? Но зачем? В эту головокружительную ночь странных открытий, Мэри самой было впору просить сэра Генри потушить дьявольский огонь, чудовищным костром разгорающийся в её теле, словно она не была дамой с многолетним опытом супружеской жизни.

Ноги сами по себе разъехались, а бедра призывно выгнулись навстречу раскаленному желанием мужскому телу. Первый горячий толчок плоти привел её в состояние паники: всё оказалось совсем не таким, к чему она привыкла и это вызвало неосознанное сопротивление тела, но потом... потом Мэри затопила волна оглушающего и счастливого до слез наслаждения, растворенная в горячем мареве чудесных ласк.

Старая кровать скрипела. Два обнаженных тела слились в извечном ритме самой древней на земле игры, но это была только видимость страсти, пусть со стонами и вскриками наслаждения. Самое же главное творилось вовсе не на смятых простынях постели, а на жарких бронзовых небесах, куда улетела Мэри на волнах ослепительной радости. Именно там полыхали алмазные молнии, там бушевали отливы и приливы волшебных морей, и там были только он и она...

Рассвет Мэри встретила на кухне, куда все-таки добралась в поисках вожделенной ещё с вечера чашки крепкого чая.

Машинально разожгла она маленькую жаровню и поставила чайник, а потом, присев рядом, слушала, как тот сердито шипит, возвещая о скором закипании. Но даже когда тот в гневе стал плеваться кипятком, молодая женщина не поспешила его снять с огня.

Растерянно скомкав чепчик , она вдруг отчаянно расплакалась - так горько Мэри не рыдала со дня смерти матери.

До жены викария вдруг дошло, что она натворила этой ночью.

Она изменила мистеру Харрису! И как ей жить теперь дальше, как вновь приспособиться к монотонному существованию возле сурового супруга после того, что она испытала этой ночью? Нужно было найти силы и забыть про своё падение, перебороть вдруг воспылавшее преступной страстью сердце, но ... Мэри отнюдь не была уверена, что ей это удастся.

С дикой тоской она вдруг осознала, что годы ненависти к распутному отцу закончились её полным поражением, потому что она оказывается тоже Кларенс... Ещё какая Кларенс!

СЕСТРЫ.

Проснувшись рано утром, Лиззи увидела рядом невозмутимо шьющую сестру, хотя рассвет только-только раскрасил стены комнаты розовыми отблесками.

– Мэри,- виновато всплеснула она руками, с сожалением отметив обведенные черными кругами усталые глаза своей сиделки, - неужели ты не спала из-за меня всю ночь?

Мэри холодно улыбнулась.

– А если бы болела я, разве ты не поступила также?

– Конечно,- поспешно заверила её Лиззи, и тут же смущенно добавила,- только я не знаю: хватило бы у меня терпения не заснуть?

– Тревога за любимых людей заставит забыть про сон!

– Ох, Мэри, - девушка с уважением посмотрела на миссис Харрис, - какая же ты все-таки ответственная! Мне повезло, что у меня есть такая сестра. Рядом с тобой я иногда чувствую себя неблагодарным поросенком!

Миссис Харрис снисходительно посмотрела на сладко зевающую девушку: молодая женщина свысока относилась ко всем своим младшим братьям и сестре, прекрасно осознавая, что они гораздо беспомощнее неё, а значит, нуждаются в опеке и покровительстве.

Вот и Лиззи... Нужно было чуть ли не за руку отвести сестру в церковь к дожидающемуся у алтаря Мэтлоку, даже против воли глупышки устроив её счастье.

И если дорогу к обеспеченной жизни преграждает такой джентльмен как Вудворт (даже при мысли о нем, у Мэри начинало громко биться сердце), её долг - помочь Лиззи преодолеть это препятствие.

– Дорогая, - добавив голосу убедительности, обратилась Мэри к лениво нежащейся под одеялом сестре, - самое главное для человека - это семья. Мы живем не для себя, а для тех, кого любим и ценим, кто зависит от нас. И как только ты это осознаешь, жизненная цель сразу же станет ясна - сначала счастье близких людей, а потом весь остальной мир! И тогда бессонная ночь покажется тебе сущей мелочью.