Не для взрослых. Время читать! (сборник)
Шрифт:
Началась Вторая мировая война. Два диктатора хотели разделить между собой всю Европу. Гитлер одерживал победу за победой: повержена Франция, оккупированы Дания, Норвегия, Голландия и Бельгия, содрогается от бомбежек Лондон. Сталин напал на Финляндию и Румынию, оккупировал Эстонию, Латвию и Литву.
Но Гитлер не желал делить власть со Сталиным. Он хотел быть единоличным правителем Европы. 22 июня 1941 года Германия начала войну против Советского Союза».
В странах, которые Гитлер оккупировал, все население испытывало притеснения. Но евреям, с незапамятных времен жившим в каждой европейской стране, в глаза глянула смерть. Гитлер перешел к тому, что он называл «окончательным решением» проблемы – к поголовному истреблению евреев. Их «стали в массовом порядке свозить в концлагеря на территории оккупированной Польши. Там нацисты оборудовали газовые камеры, где людей убивали газом. Один из таких лагерей назывался Освенцим.
...Никогда еще в истории никто не пытался стереть с лица земли целый народ.
Весной 1944 года стало очевидно, что немцы проигрывают войну. После Сталинградской битвы советская армия медленно, но уверенно вытесняла захватчиков со своей территории. 6 июня 1944 года американцы и англичане провели высадку своих войск в Нормандии во Франции».
Иными словами – открылся наконец долгожданный Второй фронт. Гитлера стали теснить и с Запада.
В это самое время он «приказал отправить в газовые камеры Освенцима восемьсот тысяч венгерских евреев. С этой целью в отеле "Мажестик" в Будапеште было открыто специальное ведомство под управлением Адольфа Эйхмана, одного из ближайших соратников Гитлера».
Мировая общественность наконец узнала о массовом истреблении целого народа. «Поначалу люди отказывались верить в столь чудовищные злодеяния. Но вскоре стало ясно, что необходимо принимать решительные меры».
Чтобы помочь бежать от выродка тем, кто оставался под Гитлером, «президент США Рузвельт создал Управление по делам военных беженцев. Однако сами американцы не могли проникнуть в сердце оккупированной Европы (поясним: ведь они воевали с Германией, любого американца сразу бы схватили. – М. Ч.). Им нужна была помощь какого-нибудь нейтрального государства».
Европейских государств, сумевших сохранить нейтралитет в охватившем Европу пламени мировой войны, было немного. Среди них была родина Рауля Валленберга.
Можно было бы сказать, не боясь торжественности, – перст Истории XX века указал на него.
На этот раз История не ошиблась в своем выборе.
4
«Американцы договорились со шведским правительством, что Рауль будет работать в посольстве Швеции в Будапеште. Он был назначен на должность секретаря посольства и получил дипломатический паспорт. Главным заданием Рауля стало спасение евреев от нацистов. Надо было постараться спасти как можно больше людей.
Шведское Министерство иностранных дел в работу Рауля не вмешивалось. Американское правительство оплачивало все расходы».
Готовясь к поездке, Рауль узнал ужасные вещи – Эйхман уже депортировал из Венгрии в газовые камеры Освенцима «триста восемьдесят тысяч евреев. Каждый день в Освенцим уходило пять-шесть поездов, вмещавших по четыре тысячи евреев. В каждый из пятидесяти вагонов такого поезда загоняли по сто человек. Люди проводили неделю в невыносимой жаре, без воды и туалета. А по прибытии на место их ждала смерть в газовой камере».
Перед отъездом его спросили:
« – Вы отдаете себе отчет, что, быть может, не вернетесь обратно живым?
Рауль кивнул.
– Да, понимаю, – ответил он серьезно. – Но я постараюсь спасти из когтей убийц столько людей, сколько будет в моих силах».
Он только не мог себе представить, что погибнет он совсем не от руки нацистов.
И дальше в книге Аландера – потрясающие подробности того, как один человек, действуя день и ночь, спасал от смерти десятки тысяч.
Он придумал специальный шведский охранный документ для евреев. Он был похож на шведский паспорт – на желтом фоне три голубые короны. Те, кто его получал, переставали носить звезду Давида, могли днем и ночью свободно перемещаться по городу, иметь радио и телефон, покупать товары в любых магазинах – все это евреям было запрещено. Но главное – немцы теперь не имели прав их умерщвлять: они были под охраной Шведского королевства.
...В тот самый вечер, когда Валленберг, готовый к неустанному деланью добра, прибыл в Будапешт, человек, готовый к неустанной работе зла, – Эйхман – проводил собрание немецких офицеров СС в черной униформе и венгерских нацистов.
« – С удовольствием докладываю, что последний поезд с евреями, согнанными из деревень, отправился вчера из Будапешта в Освенцим. ...За четыре месяца мы очистили от евреев всю венгерскую провинцию. Я горжусь вами! Четыреста тысяч евреев за три месяца были отправлены в газовые камеры. Это новый рекорд моего управления.
Ему одобрительно захлопали.
... – Но это не значит, что мы можем остановиться на достигнутом. Еще триста тысяч евреев остаются здесь, в Будапеште. Очистить от евреев целый город – очень сложная задача. Я знаю это по опыту других европейских городов. ...Времени остается мало. Мы должны любой ценой схватить евреев до того, как советская армия подойдет к Будапешту. Впервые в истории у нас есть шанс создать Европу, очищенную от евреев.
В конце своей речи он воскликнул:
– Это великая миссия, и мы должны выполнить ее. Зиг хайль!
Офицеры СС повскакали с мест и выбросили вперед руки в гитлеровском приветствии».
И вот такой целеустремленности Зла бесстрашно противостоял в одиночку молодой человек (в Будапеште ему исполнилось 32 года).
Как только Рауль узнавал, что поезд с евреями готовится к отправке в Освенцим, – он мчался на вокзал. Однажды он взобрался на крышу товарного вагона и просовывал охранные паспорта через решетку вентиляции. «Он перепрыгивал с вагона на вагон. Отовсюду тянулись руки за паспортами.
...Прозвучал выстрел, но пуля просвистела мимо.
– Я незамедлительно рапортую немецкому командованию об обстреле дипломатов из нейтральных стран! – закричал Рауль. – Вы будете наказаны!
Он спрыгнул на землю и, открыв двери вагона, освободил евреев с паспортами. Никто не осмелился помешать ему».
Рауль решил пригласить Эйхмана на обед – попытаться узнать его слабые места. Подъехал черный мерседес. «Неужели я и вправду решил пригласить Эйхмана? – в волнении думал он. – Ведь это все равно что позвать на обед самого дьявола!»
Стол был сервирован бело-голубым сервизом с тремя коронами. «Рауль произнес тост и завел было разговор о французском бургундском вине, но Эйхман резко оборвал его.
– Вы очень необычный дипломат, господин Валленберг, – сказал он и пристально посмотрел нам Рауля. – Чего вы, собственно, хотите здесь, в Будапеште?
– Давайте говорить откровенно, – спокойно ответил Рауль. – Я хочу спасти от смерти столько людей, сколько будет возможно. Это моя задача.
– Евреи – не люди, – ответил Эйхман и аккуратно отрезал кусочек ростбифа.
– По этому вопросу наши с вами взгляды расходятся, – кратко ответил Рауль».
Он прямо сказал Эйхману, что он здесь для того, чтобы помешать ему.
Тот ответил:
« – Вам это не удастся. ...У меня есть приказ уничтожить всех евреев Венгрии – каждого! Мне удалось уничтожить евреев во всех странах, которые оккупировала Германия. И здесь у меня тоже все получится.
– Но Германия уже проиграла войну, – резко сказал Рауль.
– Но не войну против евреев, – ответил Эйхман с ледяным спокойствием...»
Вскоре он попытался уничтожить Рауля. По случайности это не удалось. Рауль продолжал ездить по Будапешту, выхватывая людей из лап тех, кто вел их на смерть.
5
И вот наступил долгожданный день – в Будапешт вступили советские войска.
Валленберг был тут же задержан и отправлен в штаб советской армии.
«Советские офицеры вели себя вежливо, но, разумеется, его несколько раз допросили.
– Город наводнен людьми со шведскими охранными паспортами. Как такое может быть? – удивлялись русские.
"Чем на самом деле занимался этот человек? – спрашивали они себя. – Спасал евреев? Нет, это слишком глупо, чтобы оказаться правдой!"»
Почему же они так думали?
Во-первых, потому, что после победы, сталкиваясь уже не с вооруженным противником, а просто с иностранцами – хотя бы и с нейтральными шведами, – многие наши офицеры из отважных воинов мгновенно становились советскими людьми, подозрительными к любому иностранцу.
Во-вторых, потому что советская власть отучала от любых индивидуальных, личных действий. К ним относились с опаской. Такого человека сразу спрашивали: «А кто это вам разрешил?» или «А что – было решение о таких ваших действиях?» Кто-то – сверху – должен был разрешить, санкционировать такие-то действия человека.
А тут еще не просто личное действие, а – направленное на спасание людей! То есть – определенно доброе действие, направленное на благо других людей. А в советских словарях слово «благотворительность» было названо словом устаревшим. Точно так же, как и филантропия: она-то вообще буквально переводится с греческого как человеколюбие (филео – люблю + антропос – человек). Доброта, любовь и жалость к человеку вообще советской властью осуждалась. Нельзя было жалеть попавших в беду. При Сталине соседи, скажем, не могли взять в свой дом несчастных малышей, оставшихся в пустой квартире без родителей, арестованных и увезенных в тюрьму, а потом расстрелянных или отправленных на десять-пятнадцать лет в советский концлагерь. Таких детей положено было отправлять в специальные детские дома. Там им объясняли, что их родители – отвратительные люди, враги всего народа, предатели – и заставляли их это повторять...
Рауля Валленберга арестовали. «Сталин лично отдал соответствующий приказ. Он не сомневался: Рауль был американским шпионом». Америка была нашим союзником – но для Сталина «империалисты» оставались врагами.
В послесловии автор книги пишет, что за шесть месяцев пребывания в Будапеште, благодаря неустанным, днем и ночью не прекращающимся личным усилиям Валленберга «около ста тысяч евреев избежали смерти в нацистских газовых камерах». Сравнить эти усилия не с чем. Такого подвига не совершил больше никто.
Советская разведка – СМЕРШ («Смерть шпионам!») увезла Валленберга в Москву и бросила в камеру Лубянки.
Рауль, видимо, долго еще надеялся, что недоразумение разъяснится и его выпустят, он увидит мать. Он не знал, что Сталин ни одного иностранца старался не выпускать из своих тюрем. Ведь он умело скрывал от всего мира то, что творилось там по его воле. А тут человек, вернувшись на родину, непременно рассказал бы всем о пытках и издевательствах.
Многие из сидевших в советских тюрьмах и лагерях рассказывали, что встречали шведа с таким именем в разные годы. Следы его родственники и шведское правительство ищут до сих пор.Джейн Эйр, или как быть счастливой в любых обстоятельствах
1
Первый раз я прочитала роман Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» в девятом классе. А в последующие годы, честно говоря, перечитывала. И не раз. И всякий раз радовалась, что первый-то раз я прочла ее вовремя!
Я бы сказала, что наилучшее время для первочтения этой книжки – двенадцать-тринадцать лет. Но и в старших классах школы читать ее особенно интересно!
И уж точно она вполне заменяет «COSMOPOLITAN», «ELLE» и другие так называемые глянцевые журналы. Считается, что они для девушек, а на самом деле, по-моему... Но об этом – позже. После того, как мы поговорим о Джейн Эйр, а также о ее создательнице – Шарлотте Бронте. Потому что ее недолгая жизнь – неисчерпаемый источник размышлений о жизни вообще.
Кто же такая эта женщина-писательница? И почему до сих интересно читать о событиях жизни людей, которые жили так давно и совсем по-другому, чем мы?
Сегодня, например, любимая тема взрослых людей (да, пожалуй, и шестнадцатилетних барышень, а иногда – и юношей) – жалобы на тяжелое детство. «Ах, моя жизнь сложилась бы совсем иначе, если бы не безденежье в детстве... Если бы не тяжелый характер моих родителей... Бабушек, дедушек, тетушек, соседей... Я бы! Тогда бы!..»
Потом на сцену выходят новые виновники неудавшейся жизни – свекровь, теща, непослушные собственные дети, плохая неинтересная работа.... И так далее.
А когда читаешь про детство сестер Бронте, все в голове как-то встает на место. Начинаешь понимать, что все, решительно все зависит от самого человека. Для многих – не очень-то приятное понимание.
2
Мать ее умирает при родах шестого ребенка. Потеряв в пять лет маму, Шарлотта Бронте осталась на попечении старшей сестры Марии. Но той самой-то было восемь лет, и был еще новорожденный брат Патрик! В главной российской 82-томной энциклопедии Брокгауза и Эфрона, печатавшейся в конце XIX века, где написано все про всех, и лучше всякого Интернета, потому что в Интернет списывают как раз из нее, – об этом рассказано так:
«Шарлотта Бронте родилась 21 апреля 1816 года в Йоркшире в семье сельского священника. После смерти матери (при родах) дети оказались предоставлены самим себе... Болезненные дети не знали ни веселого детского общества, ни свойственных их возрасту игр и занятий: душевные и умственные их силы развивались и крепли с ненормально ускоренной быстротой в особом замкнутом мире... С самого раннего детства одно из любимых занятий Шарлотты было выдумывать фантастические сказки и облекать свои мысли и чувства в сказочную форму. В этих занятиях принимала участие и остальная семья...»
Вскоре произошло, казалось бы, положительное событие – девочки поступают в школу-пансион. Но неприветливая школа (описанная как Ловудская школа в романе «Джейн Эйр») только подорвала их слабое здоровье. И сестры одна за другой умирают от туберкулеза – антибиотики были изобретены гораздо позже... А Шарлотте всего девять лет.
Но девочка не сдавалась. Сестрам хотелось вырваться из Англии, и вскоре они едут в Брюссель учиться гуманитарным наукам. И это получилось! Через два года девушки возвращаются и начинают публиковать первые литературные опыты. Но успех приходит только к Шарлотте – она была самой талантливой. И роман о Джейн (1849) не только завоевал сердца современников, но уже 150 лет остается любимым чтением многих поколений.
3
Оказывается, в те времена образование вовсе не было обязательным. И девочкам из небогатых семей, а тем более сиротам, о которых было некому позаботиться, не так-то просто было попасть в школу. Прочитав, что они изучали, как учились девочки в середине XIX века в школе-пансионе Ловуд, как питались, а точнее – как голодали бедняжки, может быть, кто-то из вас больше полюбит свою собственную школу или колледж, а также заботливо приготовленные бабушкой бутерброды в школу (а то и в институт!) – ведь бабушка и мама бывают не у всех.
Но вот что удивляет и притягивает в этой книжке – все эти трудности описываются от лица Джейн без трагизма и безысходности. Напротив, читаешь – и чувствуешь приток бодрости. Джейн как будто бы даже рада трудностям – ведь они еще больше закаляют ее и без того сильную волю.
Вот, например, как она учится:
«Я с новыми силами принялась за работу, твердо решив преодолеть все препятствия. Я упорно трудилась, и мои усилия увенчались успехом; постоянные занятия укрепляли мою память и развивали во мне ум и способности. Через 2 – 3 недели я была переведена в следующий класс, а меньше чем через два месяца мне было разрешено начать уроки французского языка и рисования...»
Или – испытывает маленькие радости, которые порой важнее больших: «И вот, сидя с книгой на коленях, я была счастлива; по-своему, но счастлива. Я боялась только одного – что мне помешают, и это, к сожалению, случилось очень скоро. ...Бесси спустилась на кухню и принесла мне сладкий пирожок, он лежал на ярко расписанной фарфоровой тарелке с райской птицей в венке из незабудок и полураспустившихся роз; эта тарелка обычно вызывала во мне восхищение, я не раз просила, чтобы мне позволили подержать ее в руках и рассмотреть подробнее, но до сих пор меня не удостаивали такой милости. И вот драгоценная тарелка очутилась у меня на коленях, и Бесси ласково уговаривала меня скушать лежавшее на ней лакомство».
И Джейн жалеет об одном: «Тщетное великодушие – оно пришло слишком поздно, как и многие дары, которых мы жаждем и в которых нам долго отказывают!»
4
Множество главнейших этических вопросов, которые важно поставить перед собой в ранней юности (а то так никогда и не поставишь – текучка взрослой жизни засосет!), встают при чтении сами собой. Но предупреждаю – назидательности (мы ведь с вами так ее обожаем; а особенно в юности, не правда ли?..) в этой книжке вы не увидите. Просто живет и живет Джейн Эйр, идет своим путем. А вы – хотите, задумывайтесь вместе с ней, хотите – нет. Но, читая, волей-неволей наткнешься на множество дельных практических советов. Например, такой:
«Когда ты не знаешь, чем заполнить день, подели его на части, каждую часть займи чем-нибудь, не сиди без дела и четверти часа, десяти минут, пяти минут – делай намеченное тобой методически, с суровым постоянством, – и день пройдет так быстро, что ты не заметишь, как он кончился. И ты не будешь зависеть ни от кого и ждать, чтобы тебе помогли провести время – словом, ты будешь жить, как должно жить независимое существо».
Имейте в виду – сначала Джейн натерпелась издевательств в семье своей родственницы тети Рид: «Никогда я не была счастлива в ее присутствии, – с какой бы точностью я ни выполняла ее приказания, как бы ни стремилась угодить ей, она отвергала все мои усилия и отвечала на них заявлениями, вроде только что ею сделанного. И сейчас это обвинение, брошенное мне в лицо перед посторонним, ранило меня до глубины души. Я смутно догадывалась, что она заранее хочет лишить меня и проблеска надежды, отравить и ту новую жизнь, которую она мне готовила; я ощущала, хотя, быть может, и не могла бы выразить это словами, что она сеет неприязнь и недоверие ко мне и на моей будущей жизненной тропе».
Потом был второй период ее жизни – Ловудская школа. И, выучив несмотря ни на что много чего и напечатав в газете объявление о поиске работы, Джейн попадает гувернанткой в семью к мистеру Рочестеру, взявшему на воспитание девочку Адель (он не знает точно – возможно, это его дочь). Джейн привязывается к девочке. И постепенно – к ее отцу.
И, читая описания его внешности, понимаешь – почему:
«Словно высеченные из гранита черты и темные глаза озаряло пламя камина, – а глаза у него были действительно прекрасные – большие, черные, и в их глубине что-то все время менялось, в них на мгновение вспыхивала какая-то мягкость или что-то близкое к ней».
И Рочестер не остается равнодушным к Джейн.
Вот, кстати, как она сама описывает себя в романе:
«Я встала, тщательно оделась. Несмотря на вынужденную скромность – все мои туалеты отличались крайней простотой – я от природы любила изящество. Не в моих привычках было пренебрегать своим внешним видом и тем впечатлением, которое я произвожу, напротив, я всегда старалась выглядеть как можно лучше, чтобы хоть в какой-то мере удовлетворить свое стремление к красоте. Иногда я сожалела о том, что недостаточно красива. Мне хотелось, чтобы у меня были румяные щеки, точеный нос и маленький алый ротик, хотелось быть высокой, стройной и хорошо сложенной; мне казалось большим несчастьем, что я такая маленькая, бледная, что черты у меня неправильные и резкие. Откуда взялись эти желания и сожаления, трудно сказать...»Джейн Эйр и Эдвард Рочестер все время видятся, разговаривают – и не решаются признаться друг другу в своих чувствах. У каждого на это своя причина (почти детективная история брака Эдварда замечательно описана в романе). Но они мечтают быть вместе – несмотря на различие социальных условий. Получится ли у них это – узнаете, надеюсь, из самого романа: во второй его половине описан третий, полный скитаний и приключений, период жизни Джейн.
5
Испытаний, выпавших на долю героини романа, хватило бы и на десятерых. Само по себе то, что она сирота, уже очень грустное обстоятельство ее жизни. История издевательств над ней в семье немного напоминает историю Золушки – с той разницей, что ее путь к принцу лежал через ряд испытаний, не сломивших, а только закаливших ее волю.
И еще одно – рассказывается подробно, как Джейн не хотела зависеть от мужчины. Это и сегодня актуально, а тогда только зародилось: ведь женщина в то время не могла и мечтать о карьере – она могла стать или гувернанткой, или матерью семейства.