(Не)добрый молодец
Шрифт:
Вадим стал перебирать в уме фамилии бояр, которые слышал ещё в школе, но в голову ему ничего подходящего не лезло. Она была пуста, как барабан. Потом в сознании все же промелькнуло что-то из истории.
— Романовых бояр я человек.
— А, слышал. Странно, что ты далеко от их вотчины оказался. Ну, да это твоё дело.
— А вы куда идёте?
— Я-то? В монастырь. Оптина пустынь. Слыхал о таком?
— Слыхал, как не слыхать. Большой он.
— Да какой большой. Ты что?! — махнул рукой монах. — Церковь, да два дома дворовых, да избы и подсобные постройки, вот и весь монастырь. Даже стены толковой вокруг нет, так, штакетник
— А возьмите меня с собой, а то у меня никого не осталось? Я у Романовых на птичьих правах был. Отец погиб, мамка померла, а братьев и сестёр Бог не дал, — начал врать Вадим.
— Выгнали, чтобы не кормить, и службу не дали? — прямо спросил монах.
— Да, — не стал спорить Вадим. — Не успел я военному мастерству обучиться, да и к грамоте больше склонен, чем к службе.
Нужные слова словно сами собой всплывали у Вадима в голове, наверное, от страха. Он и не думал ничего про службу, но логично, что в это время любой дворянин должен был уметь воевать. Собственно, изначально он и был для этого предназначен.
— Знакомо. Да уж, сколько сейчас боярских холопов по дорогам ходят, побираются. А ещё и боевые холопы есть. Вона слышал, Болотникова гурьба была?
Вадим кивнул, смутно припоминая, кто же это такой — Болотников?
— Ну, так вот. Он же боевым холопом был, да его на все четыре стороны отправили со двора. Он и пошёл. А что умеют боевые холопы? Воевать, а больше и ничего. Вот он и разошёлся, а бояре, как поняли, что он только пограбить, а не против Годунова, так и хлопнули его. Щас-то Шуйский на престоле… Ещё тот злыдень, да токмо что поделать. Давай спать уж ложиться. Возьму я тебя с собой, нам люди нужны. Ты, видно, и грамотный, и умный, да и руки на месте. Возьмём. И…
— А как же я? — звонко и плаксиво прозвучал голосок Агафьи.
— А девчонку возьмёшь с собою или одну в лесу бросишь? — отчего-то лукаво спросил его монах, — Чай, не твоя она кровь! Вдвоём нам легче будет идти.
— Возьму, вместе спасались, вместе и в помощь пойдём, — не стал колебаться Вадим. — Жалко одну бросать.
— О то дело! Грех ребёнка в лесу бросать. Мне-то тяжело будет её защищать, а вдвоём всё сподручнее: и защищаться, и в лесу путешествовать.
— А как вас звать-то, величать?
— Отец Анисим меня величают. Давай молитву прочитаем и спать.
Монах стал вслух читать, а Вадим вслед за ним повторять еле слышно, боясь, что тот поймёт, что он не знает ни одного слова. Всё обошлось, и вскоре путники улеглись и заснули, спрятавшись под кроной очередной ели. Летом звери не агрессивны, и потому одинокая волчица, что вышла на ночную охоту, почуяв человеческий дух, обошла стороной молодую ель.
Рысь, спрыгнув с соседнего дерева, деловито повела ушами с кисточкой и не проявив к людям никакого интереса, неслышно заскакала в сторону протоптанной зайцем тропы. И только древний лесовик, больше похожий на еловую шишку, зашевелился, спрятавшись в глубокой норе под корнями
— Человеческим духом пахнет! — проскрипел он на лесном языке и пополз в сторону запаха.
Наткнувшись на ель, за ветвями которой спали люди, он было сунулся, чтобы украсть у них чего, но почувствовав святую силу монаха, тут же отпрянув, оставив на опавшей хвое ребристый след.
— Чур меня, чур! От напасть!
Его чешуйчатое рыльце сморщилось и, ругаясь на своём лесном языке, он заспешил в другую сторону. Больше за ночь никто из нежити и зверей не посетил место ночлега. А других людей рядом и не было.
Проснулись путники почти одновременно. Сначала закряхтел монах, потом простонал и сам Вадим. Тело за ночь окоченело и ломило болью, особенно сильно беспокоили истерзанные дорогой ступни.
Это заметил и старик.
— А ну, показывай, что там у тебя!
Вадим раскатал травяные обмотки и показал ступни. Не сказать, что они стали хуже выглядеть, но и улучшений не наблюдалось.
— О-хо-хо. Ты всегда ходил в обуви?
— Да.
— И даже в детстве?
— Да.
— Тогда ты не так прост, как хочешь казаться.
— У моих родителей была возможность покупать мне обувь. И я многое забыл, на нашу вотчину напали. Не знаю кто, может быть, разбойные люди, может поляки, а может и мертвяки. Начался кромешный ад и ужас, и я многое не помню. Просто забыл и всё.
Монах на эти слова только покачал головой и подкинул хворост в костёр. Вадим уже мог внятно изъясняться с монахом. Ещё попадались, конечно, некоторые оговорки, но в целом он уже мог сносно выговаривать новые для него слова. Да и монаха он стал понимать намного лучше, чем раньше. Мозг, попав в непростые условия и пребывая в состоянии стресса, разблокировал какие-то механизмы неизвестных коммуникативных навыков и дал возможность разговаривать на старославянском языке. Да он ведь и есть родной, видимо, дала о себе знать родовая память.
Ничего больше не спрашивая, монах стал разворачивать слежавшиеся в кашицу листья подорожника. Воды у них с собой не было, поэтому он оборвал свежие берёзовые листья и обтёр ими ступни Вадима.
— Так, нагноение пока слабое, сейчас почистим и смажем мазью. Эх, что только нам не приходится делать в дороге, вьюноша. И лечить, и спасать, и причащать, и отпевать. Но мы знаем, на что идём, и готовы к любым испытаниям. Разожги пока костёр, а я пойду, воды найду.
Отец Анисим полез в свой мешок, покопавшись там, вынул небольшой котелок и отправился искать лесной бочажок. Пока Вадим, ползая на коленях, собирал дрова, складывал их горкой, бил кресалом, пытаясь зажечь сначала бересту, а потом и поленья, монах уже возвратился с полным котелком воды. Агафья тоже не сидела без дела, а искала хворост и несла его Вадиму, попутно собирая грибы да ягоды.
Спустя некоторое время радостно запылал костер, облизывая жаркими язычками пламени закоптелые бока котелка. Немного зажарив над костром грибы, найденные в лесу, путники съели их и разделили рыбу, оставшуюся с вечера. Да ещё пара ржаных сухарей была добавлена монахом в общий котёл.
Вода вскипела, и Вадим, намочив платок, принялся обтирать израненные ноги. Монах внимательно следил за его действиями, потом достал маленький туесок с мазью дегтярного цвета, имеющую едкий специфический запах, и принялся наносить её на ступни Вадима.