НЕ ГАДАЙТЕ НА РОМАШКАХ. Книга 2. Я РЯДОМ.
Шрифт:
"Хорошо ему так говорить, - вздыхала Дашка.
– Не понимает того, что непривычно стоять перед ним голым". Словно живые, как нарочно, падали по очереди мочалка, мыло и даже бутылочка с шампунем. "Обхохочешься, до чего неуклюжая", - страдала она. Её копошение расслабило Бугрова и даже развеселило.
– Так дело не пойдёт. Ты больше по полу лазаешь, чем моешься. Я сам тобой займусь.
Особый восторг у него вызвало мытьё Дашкиной головы. Под напором воды, волосы, сползая на плечи, змеями по спине, плелись в забавные кружева. Каждое прикосновение его рук, губ, ноги, не говоря уже о другом, заставляло мучиться разгорячённое девичье тело. А он словно нарочно касался и касался... Губы таяли и горели под сладостью поцелуев его требовательного языка, от
– Я сгорю, - прошептали её сухие от жара губы, пробуя остановить его.
Он давно уже заметил её тёплый просящий взгляд, но решил не спешить, доведя грёзы девчонки об этой ночки до сказки. Понятно, что в ребёнке бурлят романтические фантазии: начиталась, наслушалась, насмотрелась в кино. Хочет сказку? Имеет право! Она её получит.
– Сейчас, малыш, я побалую тебя парком. Огня ты ещё, пока не видела. Это только маленькие искорки. Ложись на лавку животиком вниз. Вот так. Веничком пройдусь. Легонько не трусь, - ворковал Роман.
– Не надо, больно же, - засомневалась Даша.
– Похоже, ты никогда не парилась, принцесса, теперь мы это делать будем часто. Я легонько, не дрожи. Обкатим из ушата мятным настоем. Как?
– Не знаю, кажется, понравилось. Что ты делаешь?
– изнемогала она.
Его губы скользили по её распростёртому на лавке разгорячённому изнывающему и требующему чего-то неведомого телу.
– Высушиваю слёзки берёзки на теле моей любимой девочки,- пел жаркой музыкой его голос.
Она плавилась от его безумных, непрерывающихся поцелуев. Огонь от Ромкиного дыхания зажёг щёки, сполз по шеи к двум пирамидкам вздымающейся груди. От наглости его рук перехватило дыхание. А горячий язык, обнаглев, бесцеремонно хозяйничал на её дрожащем, от неведомой силы, теле, неся сладостную боль всё ниже и ниже. Скользнув между ног, нырнул в косынку сделавшихся шёлком волос, опалив лобок, заставил задрожать бёдра. "Неужели я ещё жива!" - пыталась выбраться из пылающего пространства Дашка. Сила мужских рук легко, придушив сопротивление, расшвыряла не послушные Дашкины ноги, дав свободу нетерпеливой страсти. Язык подразнив лоно, игрался с завитком волос. Одна огненная волна наползала на другую, нехватка воздуха лишала шанса на жизнь, и не найти этот спасительный глоток в таком пожаре. Можно, конечно, схватить воздух ртом, но он занят безумным поцелуем. "Придётся пропадать!" - металась Дашутка. Ей всё труднее становилось в таком костре уследить за его гладящими её горящие бёдра руками. "Господи, они уже дразнят набухшую грудь, как он везде успевает". Она таяла, сладко постанывая, почти умоляя о помощи. Завернув жену в простыню, Роман понёсся в спальню, где он приготовил для неё постель из лепестков роз. В этот момент и заметили его, нырнувшие в соседнюю комнату мать с тёщей. Но Роману было не до них. В другой бы момент он их непременно высмотрел и уж, конечно, спуску не дал. Сейчас же в руках был драгоценный груз. Как он
Дашка, плохо ориентируясь в происходящем, доверчиво прильнула к горячей груди его. Качаясь в люльке сильных рук, она ни о чём не могла думать, как только о том, что ноющему низу живота процессу требуется какого-то завершения. То, что голова у неё сейчас не работает, это она более-менее понимала. Но почему не слушаются ноги и руки? Отдав безвольное, разгорячённое тело жены прохладе атласных простыней, он щедро раскидал по нему лепестки роз. Не помня себя, Дашутка потянулась к нему.
– Я хочу тебя, - шептали её пересохшие губы.
– Возьми меня, дорогой.
"Она сказала это мне, - ликовал Роман.
– Я дотерпел до этих, таких желанных её слов". Ни одной женщиной так он не хотел обладать, как ею. Сейчас этот томный цветочек будет его и только его. Как эта девочка красива. Безумно сладка её грудь и безупречно, подрагивающее под его рукой тело. Он поймал себя на том, что оттягивает эту минуту. Дашка, в нетерпении открыла затуманенные глаза, облизнула запёкшиеся губы, и он нырнул в её пылающий огонь. Его умелые руки, блуждая по никем не тронутому телу, доводили до трепета её плоть. Приподняв бёдра, он вошёл в неё, опустив Дашу с облаков любви на грешную землю. Но её крик боли потонул в плену его жаркого рта, захватившего бесцеремонно Дашины губы.
– Всё, всё моя девочка, прости. Совсем без боли не получается.
Сладкий шёпот обжигал шею. Жар, нарастающий от плавных движений его тела, опять накрыл её с головой, топя в наслаждении и страсти. Солёная капля пота упала, на томимые жаждой губы Дашутки, с мокрого лба мужа. Застонав, он рухнул рядом. Наспех промокнув лицо в подушку, Роман следил за женой. Он дождался волны удовольствия, что омыла её, только после этого оторвался сам и сейчас, наблюдая за ней, ждал, как это воспримется ей.
Прежде чем открыть глаза, она прислушалась к себе. Странно, но во всём теле чувствовалась свобода и лёгкость. Даша наслаждалась открытием, не решаясь взглянуть на него. Хотя сейчас он был её полноправным мужем. Ромкины губы прошелестели по её дрожащим векам, пощипали серёжку в ушке и замерли на губах.
– Малыш, ты в порядке?
Под его руками предательски затрепетало разгорячённое тело. Её смущённо улыбающиеся губы одарили счастьем.
– Я люблю тебя, Ромашка.
– Детка, ты меня напугала.
– Я женщина, да?
– её дрожащие руки, скользнув по его спине и плечам, разгладили пластырь, закрывающий раны на груди.
Бугров рассмеялся. Потершись мокрым лбом о её щёку, припал губами к упругим соскам, лаская грудь.
– Какой ты у меня ещё ребёнок, любимая девочка и желанная маленькая жёнушка, - прижал он её к себе, потянувшись к приоткрытым в ожидании губам.- Скажем- начало женщины. Чтоб стать ей надо многому научиться.
– Ты научишь, Ромашечка?!
– Если попросишь...
Дашин носик нырнул в его плечо.
– Ты такое выделывал, я почти сошла с ума.
– Старался, солнышко. Это твой первый сексуальный опыт. Я первый твой мужчина. Моя задача, чтоб понравилось тебе всё "это", а желание хотеть меня, не покидало тебя всю жизнь.
– Бесстыжий, - шептала она, зарывая лицо на его груди в шёлк волос.
Бугров смеялся, слушая жену, не забывая ласкать её пылающий животик. Смешила её неопытность и удивление, которое в женщинах ему давно уже не встречалась. Восторг сплетясь с удовольствием в узелок выбухнул:
– Ягодка моя, наконец-то ты только моя! Я столько тебя берёг и желал, а сегодня ты принадлежишь только мне. Моя!
Ему хотелось рассказать ей, как он её любит, но у двери комнаты послышалась возня. Одни пытались войти, другие сопротивлялись этому безумству. Смех и весёлые голоса родителей прояснили более-менее происходящее.
– Молодожёны, мы делаем вам в субботу свадьбу. С венчанием, белым платьем и всякими там прибамбасами, - ввёл в курс дела Фёдор Егорович.
– Откликнитесь вы за или против?
– не отставал и Громов, стараясь правильно выговаривать слова.