Не гаси свет
Шрифт:
Корделия протянула паспорт и билет стюардессе; та пригласила ее пройти и улыбнулась, увидев Антона, спящего у матери на спине в стеганом слинге «Мэй Тай». Молодая мать поднялась по трапу, везя за собой красный чемодан на колесиках, проигнорировала улыбчивого стюарда и прошла к своему креслу 29D в центральной части кабины, рядом со спасательным выходом и туалетом. Корделия страдала клаустрофобией и выбрала место у прохода, чтобы не тесниться между двумя другими пассажирами и не сидеть у иллюминатора с Антоном на руках,
Женщина нервничала.
Как всегда перед полетом. За свои девятнадцать лет она летала всего три раза. Через пятнадцать минут она покинет Москву. Люди, встретившие их у трапа — и ликвидировавшие Маркуса, — поставили ей условие: хочешь жить — уедешь далеко, очень далеко. Они оплатили билет — для нее и ребенка — и новые шмотки, сделали ей документы.
Коринна Делия знала, что отец Антона мертв. Он не раз говорил, что люди его «профессии» до старости не доживают, но перспектива остаться матерью-одиночкой в двадцать лет в чужой стране, не имея ни работы, ни денег (пятнадцать тысяч евро аванса не в счет), кого угодно привела бы в уныние.
Ничего, она стойкая и еще не сказала своего последнего слова! За время пребывания в Москве Корделия избавилась от пирсинга и потратила пять тысяч евро из припрятанных в чемодане двадцати на лазерное удаление самых заметных татуировок — только черных, свести цветные было невозможно. Потом она отправилась на Цветной бульвар и выбрала одежду в дорогом магазине — простую, но фирменную, в том числе и серый костюм, в котором была сегодня. Ее прическа и макияж отвечали требованиям пассажиров, летающих бизнес-классом, и постояльцев роскошных гостиниц, чьи вкусы формируются под влиянием глянцевых журналов. Жалко, что она сегодня летит экономклассом, здесь богатенького простофилю не подцепишь!
Девушка достала бумаги, полученные в посольстве страны, где ей предстояло теперь обретаться, и начала изучать списки вакансий: няни, горничные, бебиситтеры в богатых семьях… В сумке у нее лежали фальшивые рекомендации и резюме. Она не намерена долго убирать чужую грязь или возиться с малолетними сопляками, но эта работа откроет ей дверь в безоблачное будущее. Достаточно будет заарканить одного-двух жирных котов… Корделия откинулась на спинку и закрыла глаза. Жизнь ее не щадила — так почему она должна вести себя иначе?
Улыбающийся Ги Штайнмайер вышел из своей спортивной и экологичной «Фискер Карма» [75] стоимостью сто тысяч евро. Сегодня, когда он гулял по улицам Тулузы, три женщины узнали его и попросили автограф у «мсье Дориана». Он так долго был Ги Дорианом, что мог бы и не отзываться на фамилию Штайнмайер. Ги Дориан останется в истории как один из пионеров французского радио и телевидения Золотого века радио и телевидения. Интересно, в энциклопедии он тоже войдет под именем Ги Дориана?
75
Модель спортивного
Знаменитый ведущий помахал соседке, подстригавшей газон, и открыл почтовый ящик, висевший на колышке — на американский манер — в десяти метрах от их прекрасного дома по соседству с гольф-клубом, прямо напротив девятой лунки. Его внимание привлек бурый конверт без марки и адреса. Мужчина вскрыл его, развернул листок и увидел фразу, составленную из вырезанных из газет букв:
Ты покончишь с собой… Ты пока этого не знаешь, но ты это сделаешь.
Подпись отсутствовала.
Она пришла, чтобы лично сообщить ему результат. Не позвонила — пришла в его кабинет. И не застала его там. Катрин Ларше, глава биолаборатории полицейского научного департамента, искала его по всему комиссариату и нашла у Эсперандье. Мартен стоял за плечом своего заместителя и смотрел на экран. Катрин коротко постучала, он обернулся — и все понял без слов.
Сердце не ее. Это не она.
Он не ошибся.
— Ты был прав, — подтвердила криминалист. — Кровь ее, а сердце принадлежит другой женщине… Мы обнаружили крошечный прокол от иглы, через которую кровь Марианны ввели в мышечную ткань.
Майор стоял, как дурак, и не мог шевельнуться. Не знал, что сказать, как реагировать. В груди у него возникло чувство… нет, не облегчения, а надежды. Ничтожной, но реальной.
Гиртман, грязный мерзавец…
Не сказав ни слова, сыщик выскочил из кабинета, спустился в холл, выбежал на улицу и окунулся в поток густого жаркого летнего света. Ему требовалось побыть одному. На берегу канала он нащупал в кармане пачку сигарет. Достал ее и на этот раз закурил.
Сладкая отрава медленно заполнила его легкие. Надежда — он ясно это понимал — была таким же смертельным ядом.
Мартен подумал о человеке, приславшем ему тот страшный подарок, экс-прокуроре Женевы, бывшем «постояльце» Института Варнье. «Негодяй не показывается, но он где-то там, возможно, за тысячи километров, или совсем близко, и ты по-прежнему занимаешь его мысли. Он гений перевоплощения и маскировки, ему неведома жалость, но он умеет любить — на свой, особый манер. Он любит тебя. Иначе не подменил бы сердце. Этот подарок, этот дар — приглашение».
Полицейский шел, не замечая ничего вокруг. Солнце и тени скользили по его лицу, на лбу у него выступил пот, во рту пересохло, а голова была словно охвачена огнем.
«Он как нежеланный брат, старший брат, Каин. Делает ужасные вещи, похитил Марианну… Она жива. Ты знаешь, что жива, — убеждал себя майор. — Однажды утром ты найдешь в почтовом ящике очередной “привет” от него: он не оставит тебя в покое. А она ждет тебя — у нее есть только ты. Из семи миллиардов жителей планеты спасти ее может один-единственный…»