Не голова, а компьютер
Шрифт:
— С вами Немек был? — удивленно спросил директор. — Ведь он, кажется, в Болгарию с родителями собирался?
— Родители поехали, а его не взяли. Ему стыдно было за них, и он прятался от нас. А потом они с Альбой…
— Альбой?
— Это мальчик один, круглый сирота, он у моего дедушки пока живет.
— Значит, в Зеленой Седловине были
— А вы никому не скажете?
— Без твоего согласия не скажу. Но думаю, ты не станешь возражать.
— Не уверен. Ну ладно, где наша не пропадала! Третий — Костик Пшегонь.
— Пшегонь, который из лагеря убежал? И через товарища письмо матери послал?
— Он самый. У него выхода другого не было. Мы еще раньше решили в каникулы волю закалять. Правда, с цепью ничего не получилось, но зато что бы Немек и Альба делали без нас…
Директор не все, конечно, понял, но не стал перебивать.
— Костик на день позже приехал, и мы оказались вместе. А так как я был для дедушки опорой…
— Опорой? Ты?! — не в силах сдержать улыбку, переспросил директор.
— А что? Вы меня просто не знаете. Если со мной по-хорошему — я в огонь и в воду! Когда Костик приехал, дедушка обрадовался, что я буду не один. И мы зажили втроем. Потом дедушка Альбу взял к себе, и каникулы получились что надо!
— Твой дедушка, наверно, состоятельный человек. Столько времени такую ораву кормить!
— Какое там состоятельный! Пенсионер, да дочка немного помогает. Мне деньги мама дала. Костик отдал дедушке лагерный взнос. И еще мы в садоводческом хозяйстве работали, в час по десять злотых получали! На жизнь хватало, у нас всего было вдоволь. И каждый немного еще скопил. Альба тоже. Альба — хороший, но детство у него очень тяжелое. Поэтому мне кажется, у него больше всего шансов стать гением.
— Кем, кем?!
— Гением. В газете статья была напечатана, там говорилось: у гениальных людей, как правило, тяжелое детство. У меня даже вырезка есть. Показать? И у Костика тоже. На всякий случай. В тяжелую минуту может утешением служить.
— Значит, по-твоему, у тебя тяжелое детство? — громко рассмеялся директор, но Марцина это ничуть не смутило.
— Вот вы смеетесь, а там все научно доказано.
— Ах вы, непризнанные гении! А двоек сколько нахватали в прошлом году?
— Это тоже в порядке вещей. Шестьдесят процентов гениальных людей учились плохо, а некоторые испытывали к школе даже отвращение.
— Надеюсь, о себе вы не можете этого сказать…
— Против школы мы ничего не имеем. Это точно. Но пани Скочелёва… Нет уж, спасибо, лучше с ней не иметь дела. Пожалуйста, ничего ей не говорите. Пусть считает, что я хуже всех.
— Не глупи!..
— А вы разве не знаете: во всем классе я — самый плохой, самый несознательный. Это слова пани Скочелёвой. Ну и пусть так думает, мне все равно!
— Нет, не «все равно», гений ты будущий! — шутливо сказал директор и продолжал уже серьезно: — Сам виноват, что о тебе в школе дурная слава идет.
— Несчастное стечение обстоятельств, — вздохнул Марцин.
— Ты вот сейчас о тяжелом детстве говорил… Тебе самому это покажется смешным, когда подрастешь. А пани Скочелёва… Вот помяни мои слова, вы еще друзьями будете с ней.
— Только не говорите ей ничего!
— Хорошо, не скажу. Но боюсь, это и помимо меня станет известно. Смотрите только, не очень задирайте нос! Знаешь, Солянский, я рад, что ты вырос за лето, повзрослел…
— На целых три сантиметра, пан директор! Значит, вы заметили.
Директор засмеялся, покрутив головой. После каникул у него тоже было хорошее настроение.
1966—67 гг.