Шрифт:
1
Когда тайное Общество помощи жертвам насилия было раскрыто, обвинили во всем Марцина Солянского. Что, по его мнению, было вопиющей несправедливостью.
Сколько раз — в зубах навязло! — призывали заниматься общественной работой, быть активней! Сколько раз, стоило ему увильнуть от какого-нибудь поручения или сбежать с очередного мероприятия, эгоистом обзывали, индивидуалистом — словом, уличали во всех смертных грехах!
А захотел всерьез принести пользу обществу, ну, не обществу, так одноклассникам, пусть даже не всем, но подавляющему большинству, широким массам, как говорится, его же еще
Что опозорили, положим, не беда: зато он популярной личностью стал. Ребята из других классов, даже верзилы-старшеклассники, таращились на него, с любопытством показывая пальцами, а в их лаконичном «Силен бродяга!» слышалось не только удивление, но и признание.
Но учителя — все без исключения (молчание биологички, пани Сменткевич, не в счет, ибо молчание — знак согласия) — единодушно его осудили.
— Неслыханно! — твердила историчка, высокая, представительная пани Скочелёва, с возмущением глядя на Солянского, который с видом невинно пострадавшей жертвы стоял в директорском кабинете.
— Да… Надо же такое придумать, — строго сказал директор. — Просто слов не нахожу. И как могло тебе это в голову взбрести?
— Да, редкий случай! — Географ Томашевский всем своим тучным телом покачивался у окна, заложив руки за спину и переступая с носков на пятки, а с пяток на носки. — Такого, пожалуй, ни в северных, ни в южных широтах не бывало.
— Как в голову могло тебе только взбрести? — повторил директор.
Но вопрос носил явно риторический характер. Он призван был замаскировать растерянность, в которую неожиданное вторжение Скочелёвой с учеником шестого класса «А» повергло директора, как раз когда они с преподавателем географии улаживали одно важное дело.
— Смотри пану директору в глаза! — кипятилась историчка. — Умеешь безобразничать — имей мужество признаваться!
Марцин поднял большие темные глаза и с недоумением посмотрел директору в лицо. В чем, собственно, признаваться? Ведь Скочелёва еще вчера узнала обо всем и в общих чертах изложила директору.
В этом кабинете Марцин бывал редко и, говоря по правде, без особого удовольствия. Но на сей раз он не испытывал ни страха, ни угрызений совести. Сам он этими деньгами почти не пользовался, это легко проверить. А задачи Общества… Они носили безусловно гуманный характер. И он счел нужным обратить на это внимание директора.
— Не понимаю, из-за чего такой… переполох… — начал он.
— Переполох? — вскричала историчка, и черная челка у нее на лбу так и подпрыгнула. — Нет, я, наверно, ослышалась?
— Ведь Общество создано из гуманных побуждений…
— «Из гуманных»! — перебила опять учительница. — И еще хватает наглости о гуманности разглагольствовать! И стоять при этом с высоко поднятой головой. Другой бы на твоем месте не знал, куда деваться от стыда!
Марцин поднял брови и посмотрел на Скочелёву, потом на директора, будто недоумевая: чего им надо?
Директор достал носовой платок, словно собирался высморкаться, а на самом деле пряча улыбку. Географ направился к двери.
— Попозже загляну… — бросил он на ходу и вышел.
— Да… кхе-кхе! — откашлялся директор. — История, как видно, сложная. Подойди поближе, чтобы я получше слышал. Благодарю вас, — обратился он к учительнице, — не хочу вас больше задерживать. Только о проездных билетах напомните, пожалуйста, в канцелярии. Еще раз спасибо, до свидания!
Историчка, поджав губы, удалилась.
— Послушай-ка, Солянский, — сказал директор, — я тебя не первый день знаю, нечего тут передо мной в красноречии изощряться! Лучше прямо скажи: за что вы Чушкелевича так отделали?
— Чушкелевича?! Мы не его, мы Собирайского хотели проучить…
— Ты от ответа не увиливай. Мальчишка весь в синяках. У меня его мать была и говорит: вы вдобавок и куртку ему всю порвали.
— Ему досталось по ошибке, пан директор. Это на Собирайского кинулись ребята. Из-за двадцати трубочек с кремом драка началась. А в драке, сами знаете, бывают накладки.
— Не понимаю! Какие еще трубочки с кремом?
— Я думал, вы в курсе, пан директор… Так вот… — Марцину явно не хотелось вдаваться в подробности. — Если член Общества получал двойку, ему из общественной кассы выплачивалось пять злотых на мороженое. Как раз столько большая порция стоит. Так было записано в уставе. А зимой каждый мог на выбор купить или трубочку с кремом или жевательную резинку. Все-таки некоторое утешение, когда с двойкой в дневнике возвращаешься домой. Вы согласны, пан директор? А Собирай, то есть Собирайский, оказался сластеной, каких свет не создавал, ну, и нахватал двоек нарочно ради трубочек с кремом. А тут олимпиада еще, дел у всех по горло. Собирай, не будь дурак, и воспользовался моментом, все общественные деньги проел. Вчера Чушке, то есть Чушкелевичу, кол по географии влепили, он — к казначею за своими законными пятью злотыми. А тот: «Тю-тю твоя трубочка! В кассе ни гроша!» Чушка на него с кулаками: «Я тебе покажу, как общественное имущество расхищать!» Костик, он у нас казначей, оскорбился, позвал ребят, при свидетелях приходно-расходную книгу показывает, а там подписей Собирайского на сорок злотых ровным счетом. Вы бы тоже на нашем месте не выдержали, пан директор. За пять дней — сорок злотых?! «Гони деньгу!» — это Бирюковский Собираю, а тот: «Отвяжись!» Ну и переполнилась чаша нашего терпения, и стали мы его дубасить. Так ведь поделом! Один все общественные деньги проел, это же надо! Такая свалка пошла… и Чушка каким-то макаром в середке оказался. А ребята, которые позже прибежали, подумали, он и виноват. Потому что у Чушки аппетит тоже — будь здоров! Ну и навалились на него…
— Все на одного?
— На двоих, пан директор! Собираю тоже здорово досталось, но он-то знает, что по заслугам получил, и помалкивает. А Чушка ни за что пострадал: и денег за двойку не получил и…
— А давно ваше Общество существует?
— С осени, пан директор.
— А взносы какие?
— Да пустяки, пан директор: пятьдесят грошей в неделю. А желающих вступить с каждым днем все больше и больше. Мы и решили создать в каждом классе филиал. Вот какой широкий резонанс получило наше начинание…
— А председателем, конечно, ты?
— Выбрали, пан директор, — скромно потупился Марцин. — Надо было общее доверие оправдать.
— Скажи, как это тебе в голову пришла такая «гениальная» идея? — покачал головой директор — наверное, от удивления.
— Она жизнью была продиктована, пан директор. Как-то Срюба из нашего класса схватил двойку и совсем раскис. Домой шел, жалко было смотреть. И все из-за отца: он бьет его за плохие оценки. Немек Бартович и купил ему в ободрение мороженое, он сразу духом воспрял прямо у нас на глазах. И меня осенило: вот бы всегда так! Попал человек в беду, отчаялся, тут-то его и поддержать, руку помощи протянуть…