Не гореть!

Конечно, Оле Надёжкиной хотелось узнать, как она докатилась до такого агрегатного состояния, равно как и высказать виновнику торжества все, что она о нем думает львиную долю своей короткой жизни. Но времени на это не было совсем.

С той минуты, как Жора Каланча заглянул в диспетчерский пункт со страшными глазами и шепотом: «Ольгунь, выручай, Пирогов уже спрашивал!» — она включила режим Гайки из «Чипа и Дейла», которые, как известно, спешат на помощь. Утро было раннее, спать хотелось дико, она усердно догонялась кофе и быстренько шарила глазами по списку зарегистрированных

— Маш, я курить, — бросила она напарнице и подорвалась со стула.

— Угу, — с едва заметным оттенком иронии в голосе отозвалась Маша, но выражение ее лица осталось непроницаемым. Маша — кремень.

Оля дернула плечом и рванула на улицу. Сердясь скорее на себя, чем на Машку, Каланчу или самого Басаргина.

Дверь грохнула, ветер ударил в лицо. Капли дождя затарабанили у крыльца, и она накинула на голову капюшон. Воздух, какой бывает только осенними утрами и каким нельзя надышаться, наполнил грудную клетку. Оля захватила его побольше, посчитала до пяти и выдохнула, прежде чем набрать номер Дениса и вслушаться в гудки на том конце, где бы он ни был.

— Ёжкина-Матрёшкина! Ты-то от меня чего хочешь?! — совсем нелюбезно раздалось наконец в трубке.

— Морду твою наглую лицезреть хочу! — ласково рыкнула Оля в ответ — задорно и без запинки.

— Лицезрей! — расплылся в унылой улыбке Басаргин, вваливаясь во двор части и думая сейчас совсем не о Надёжкиной. И даже не о работе, хотя умел отключать все личное, заступая на дежурство.

Но сегодня звезды стали иначе. Они решили убедить его, что женщина за рулем — повышенная опасность, а блондинка — вообще стихийное бедствие. И именно поэтому нынче он не только опоздал на службу, чего раньше не случалось, но и остался без транспортного средства — недавно приобретенного, и потому любимого вдвойне. Еще хорошо, что барышня оказалась покладистой, они быстро сошлись в цене ремонта, и им не пришлось тратить время на пустые пререкания.

— Явление Христа народу! — провозгласила Надёжкина в телефон и торжественно сбросила звонок, ринувшись к Денису через двор части, сейчас практически безлюдной — рань. А встретив его почти на середине двора, засеменила рядом обратно к крыльцу, на ходу рапортуя: — Твоим отсутствием Пирогов заинтересовался. Крайне. А Жорка врать не умеет.

— Ты при чем?

— Ни при чем, — кивнула Оля, но вместо того, чтобы вот прямо сейчас все ему сказать, что наболело, как ни в чем не бывало, продолжила: — С утра от прошлой смены остался вызов на Заболотного 47А. Кошка в канализацию упала. Потом отменили — сами вытащили. Отмену я не зарегистрировала. Ты работал, ясно?

— Не очень… — Денис медленно возвращался в действительность. Для ускорения потер лоб. — Какая, нахрен, кошка?

— Дворовая, Басаргин, дворовая! Черт! Ты живешь на Теремках? Или я перепутала? — разумеется, она не перепутала, но ему об этом знать было совсем не обязательно.

— Ты в гости, что ль, собралась?

— Я без приглашения в гости не хожу. Не тупи! Заболотного — это где-то возле тебя. Пирогову доложишься, что я тебе позвонила и сказала про вызов. Ты там провозился, потому опоздал.

— Инструкции почитай на досуге! — брякнул Басаргин.

— Из-за кошки никто в оперативно-координационный центр перезванивать не будет, — отмахнулась Надёжкина. — Даже полкан. Он же не дебил — такое проверять. В крайнем случае, проведет легкую воспитательную беседу.

— Было бы желание…

Не глядя на юного энтузиаста от диспетчерской службы, Денис пересек двор и скрылся за дверью, ведущей в святая святых части.

— Дурак… и ты — дура, — проворчал себе под нос юный энтузиаст и двинулся следом.

«Перекур» окончен.

В общем-то, Оля и не курила почти. Так, баловалась иногда, чаще за компанию на курилке, куда выходила поболтать с ребятами. Выучилась за столько лет — куда ты денешься от коллектива?

И сейчас — никуда не делась. Не успела войти в здание, как рядом оказался Каланча, решивший проявить галантность и помочь ей стряхнуть с себя куртку.

— Это он сейчас к полкану рванул? — зачем-то уточнил очевидное Жора, чуть дольше, чем нужно, удерживая ее за плечи.

— В пещеру к Минотавру, ага, — кивнула Надёжкина, выпутываясь из кольца его огромных лап. Возле Каланчи даже такая, как она, чувствовала себя маленькой и хрупкой.

— Чё?

— К Пирожку, говорю…

Если у Жоры и присутствовал мозг, то он состоял не из нервной ткани, а из мышечной. Но даже этого было довольно для осознания, что начальник части на Басаргина наточил нехилый такой зуб, иначе с чего бы дергал по каждому поводу? В общем-то, Роман Васильевич не особенно скрывал свою неприязнь и Дениса откровенно выживал. Несправедливо? Да конечно!

Уж о чем, о чем, а о несправедливости Оля Надёжкина знала немало. И сейчас бы должна была злорадствовать, но, к собственному сожалению, этому она так и не научилась. Вместо этого с непонятной даже самой себе готовностью придумывала и воплощала планы смягчения обострившейся ситуации. Вот как сейчас. А ведь Денис прав — нарушила. Дура!

Вся эта катавасия тянулась с прошлого Нового года. Вернее сказать, с корпоратива, ему предшествовавшего, на котором присутствовали все, кроме, непосредственно, самой Оли — она собирала чемоданы в Харьков, сессию сдавать. Но разведка в лице Маши работала без сбоев. По возвращении домой с переполненной отличными отметками зачеткой Надёжкина выслушала во всех подробностях рассказ о том, как полковник Пирогов и лейтенант Басаргин бабу не поделили. В смысле, экономиста высшей категории, Ингу Валерьевну, с которой по слухам у начальника части был долгоиграющий роман. Вот только на общую пьянку ему пришлось жену привести — по этикету, и держать подальше от любовницы — из чувства самосохранения. Но это нисколько не отменяло ревности, проявленной им впоследствии.

Организаторы Дениса с экономистом за один столик усадили. Сам Денис — танцевать ее пригласил. И что-то еще там было — то ли ушли вместе, то ли их целующимися застукали. То ли все сразу. Но Пирогов, не устроив скандала на месте преступления, — и по этикету, и из чувства самосохранения — устраивал Денису сладкую жизнь впоследствии. По праву вышестоящего руководителя. Уволить его было не за что (или Пирогов не нашел пока), но практически в открытую цеплялся по малейшему поводу. Даже проверку летом инициировал по работе Басаргинского отделения. Злопамятность мужика не красит, но, по всеобщему мнению, Роман Васильевич был не мужик, а крыса. Особенно, в свете того, что Инга Валерьевна давно уже свалила в закат. В смысле — перешла в областное финансовое управление. Там даже если мужик и крыса, он всяко перспективнее престарелого полкана, замершего на своей должности в ожидании пенсии.