Не хочу, чтобы он умирал
Шрифт:
— Вы никогда нас по-человечески не поймете, — сказал ему Скотт. — В душу англичанина трудно проникнуть даже нам самим. Мы не разделены на правителей и угнетенных. Мы просто отгорожены друг от друга глухой стеной — каждый живет сам по себе.
— Что же вас разделяет, капитан?
— Если бы я это знал, я разрешил бы вопрос, который вас мучит. И меня самого тоже.
— Что же вас мучит, капитан?
— На вашем месте, Гамаль, я бы снова прибег к пуле из-за угла.
— Вы это говорите, чтобы я верил, что вы меня не выдадите?
— Я еще могу вас
— Мы об этом думали, — сказал Гамаль, когда Скотт направился к двери. — Хаким хотел вас застрелить.
Скотт засмеялся и сказал, что он их понимает.
— Ага, теперь вы хотите запутать и меня в свою паутину необходимости?
— Я запретил ему убивать, капитан. Слишком долго я здесь пролежал, слыша голос, взывавший о помощи. Я никогда больше не погублю человека, не совершу акта уничтожения, даже по необходимости.
— А как насчет Хакима? Он все еще собирается меня застрелить?
— Да. Он до сих пор уверен в том, что если вы — настоящий англичанин, вы нас предадите. Но пока это от меня зависит, вы в безопасности. Я верю в людей, даже если эти люди — англичане.
Скотт опять засмеялся и ушел, обменявшись с ним утонченными арабскими любезностями и выслушав громкие заверения в братской любви, немыслимые по-английски.
Но по-арабски Скотт их отлично понимал.
15
Ночью Скотт услышал, что Гамаля увозят. Он стоял на маленькой площадке кирпичной лестницы, и до него доносились шарканье ног и тихая перебранка. Лунный свет был похож на мыльную воду. Скотт слышал, как вполголоса ругался лейтенант Хаким и как опекал своего пациента недовольный доктор. Остальных он не знал, но догадывался, что это люди неловкие — вчетвером они не могли поднять Гамаля, а Скотт поднимал его один. Стукнула дверца машины, и по звуку, с которым она отъехала, Скотт понял, что Гамаля увозят на полутонном «шевроле» египетской армии.
После завтрака Куотермейн заехал за ним на «виллисе», чтобы отвезти его к Пикоку (сегодня Скотту должны были дать новое назначение). Внизу он заметил, что двое каких-то людей внимательно разглядывают «тополино» Гамаля.
— Подождите, — сказал Скотт Куотермейну, который поставил свою машину позади «тополино».
— В чем дело?
— Я хочу посмотреть, что они делают, — негромко сказал Скотт.
— Кто?
Скотт кивнул в сторону незнакомых египтян. На них были чистые костюмы и аккуратно выглаженные рубашки. По виду это были чиновники, состоящие на государственной службе, скорее всего — в полиции. Заглянув в окно запертого «тополино», они отошли, но один из них старательно притворил ворота в сад Гамаля; они там явно успели побывать. Держали себя эти люди в высшей степени скромно.
— Поехали, — сказал Скотт Куотермейну, когда полицейские скрылись из виду.
— Что им тут нужно? — с раздражением спросил Куотермейн.
— Они искали египтянина, который стрелял в Амера пашу, — объяснил Скотт. — Убийца живет в этом доме.
— Откуда вы знаете?
— Я его туда внес; у него была рана в паху.
— Господи! Значит вот как они его нашли!
— Они его не нашли. Друзья увезли его отсюда ночью.
— А вы заявили в полицию, что он был здесь? — спросил Куотермейн, совсем забыв, что на улице большое движение, и замедляя ход, чтобы получше расслышать ответ.
— Господи, конечно, нет! Зачем бы я стал это заявлять?
Куотермейн совсем остановил «виллис»:
— Неужели вы скрывали убийцу?
— Нет, я его не скрывал. Я знал, где он находится, вот и все.
Куотермейн не верил своим ушам:
— Вы знакомы с этим человеком?
— Да. Вчера с ним разговаривал. Чего вы остановились? Мне надо поскорее попасть к Пикоку.
— Да ну его к черту, вашего Пикока. А почему вы не отдали этого человека в руки полиции?
— По-вашему, я должен был это сделать? — возмутился Скотт.
— Должны? Конечно, нет. Я отнюдь не считаю, что вы должны были это сделать. Но то я, Скотти. А мы говорим о вас. Почему вы не выдали его полиции?
— Поезжайте, — бросил ему Скотт. — Мне надо к Пикоку.
Куотермейн нажал на педаль и кое-как развернулся, чуть не наехав на осла с тележкой, нагруженной сахарным тростником. Листья хлестнули по ветровому стеклу, и седокам пришлось пригнуться.
— Осторожно! — крикнул Скотт.
— Не пугайте меня! — ответил Куотермейн. — Что вас заставило взять под защиту убийцу, капитан Скотт? Не понимаю…
— И не надо, — заявил Скотт. — Все равно не поймете.
— Ладно. Вы хоть намекните.
— Опять чуть не наехали на осла! — сказал Скотт, когда они сделали отчаянный вираж вокруг еще одной тележки. — Стукните одного как следует, но кончайте с этой забавой! Никому ни слова, Куорти. Ладно?
Куотермейн с недоумением покачал головой:
— А вы знаете, куда его увезли?
— Нет.
Куотермейн поглядел на него недоверчиво: он подозревал, что Скотт чего-то не договаривает. Скотт упрямо смотрел вперед, низко надвинув на большой лоб фуражку. Не глядя на Куотермейна, он ткнул рукой и сказал:
— Смотрите, куда едете. Не то отправите нас на тот свет.
Скотт не знал, кто ему сообщит о новых планах Черча — Пикок, сам кровавый Черч, один из советников генерала Уоррена (какой-нибудь банкир или торговец виски) или младший лейтенант-гвардеец — связном, штабной или чей-нибудь адъютант. Словом — один из чиновников с беспроигрышным званием.
— Они всасывают свои звания с молоком матери, — жаловался как-то Пикеринг. За это он прозвал их «сосунками».
Скотт не ждал от этого свидания ничего хорошего, он не раз получал инструкции от разных «сосунков». Как-то раз, светлой ночью в пустыне, гадая, нащупают ли их прожектором две патрульные машины с немецкого военного аэродрома, Пикеринг припомнил все хорошие слова, которые солдаты превратили в издевку. Самым двусмысленным и самым презренным из них стало слово «разведка».