Не ходи служить в пехоту! Книга 4. Штурмовой отряд пехоты. 20-летию начала Второй Чеченской войны посвящается!
Шрифт:
– Хорошо. Скажу. Без подробностей. Я совершил ограбление, без убийств. Легче стало? Да, именно ограбление. Или разбой? Я не понимаю разницу. Наплевать. Теперь ты знаешь правду. Не читай мне морали. Я не пойду работать в охрану! Понимаешь? Для меня это унижение. Я не смогу просто. Лучше сразу пулю в лоб. И жить за счет твоих родителей просто унизительно для меня. Я хочу быть сильным и не зависеть ни от кого.
– Поняла. Успокойся. Пообещай, что так поступать больше не будешь. Я просто тебя прошу.
– Если надо будет, еще раз, и не раз, поступлю так же. Перестану так делать, когда государство обеспечит меня так, чтобы я не задумывался над всеми этими гребаными бытовыми проблемами. Жизнь без денег или за счет родственников – это унижение моего личного достоинства, моего командирского существа. А ты хочешь, чтобы я как травоядное животное работал лакеем? Ты этого хочешь? Не будет этого никогда! Никакой охраны и прислуги из меня вы не сделаете! Не бывать
– Успокойся. Успокойся. Я тебя очень прошу. Я просто хотела сказать, что нет смысла так рисковать.
– Ты знала мой характер, когда замуж выходила. Я такой. Не пробуй меня перевоспитать. И знай, для семьи я сделаю все, что только можно. Я хороший семьянин, не подведу.
На следующий день мы с Аллой поговорили с ее отцом и пришли к выводу, что деньги вложим в строительство поселка (на меня будет оформлена доля в его деле), а я куплю себе пригнанный из Германии «Опель». Новую и дорогую машину я сам не хотел, не хотел как-то слишком выделываться перед сокурсниками. Покупкой займется специалист из фирмы отца Аллы, потому что среди подержанных иномарок слишком много машин, собранных из обломков в Польше и Литве, и я сам не разберусь в таких вопросах.
Отец Аллы любил со мной посидеть и выпить, я тоже. Каждую субботу я приезжал к ним на дачу. Все выезжали туда в субботу утром, и к моему приезду там была всегда готова баня. Мы с тестем парились, потом ужинали. Он очень хотел, чтобы я уволился и помогал ему. В итоге мы с ним договорились, что я начну вникать в его дело.
Я порешал вопрос в академии и теперь буду уходить сразу после занятий, не оставаясь на самоподготовку, если надо – буду пропускать учебу, но я этого не хотел. Только в случае крайней необходимости. Все свободное время я буду заниматься вопросами, которые мне будет поручать тесть. Изначально мы с ним договорились, что я не буду курировать вопросы безопасности, так как мне это совсем не интересно. Тесть меня заверил, что этого не требуется, так как этим занимаются настоящие профессионалы.
Решить вопрос с начальником курса стоило небольших (для меня) денег. Я мог уходить в любое нужное для меня время.
В офисе первым делом я занялся тем, что изучил, какой отдел или специалист чем занимается. Потом изучил планы застройки. Выехал на местность и все осмотрел. Особое внимание тесть просил уделить вопросам управления поселком, после того как построенное начнет продаваться. Это было «непаханое поле».
Эта гражданская работа мне очень понравилась, но я с большим трудом переключался с военных предметов в академии на чисто гражданские вопросы, и наоборот.
Однажды я приехал к метро «Текстильщики». Преступника тянет на место преступления, проверено. По всему выходило, что теперь на стоянке круглосуточно дежурил омоновец с оружием.
Частенько мои мысли возвращались в Чечню. Мне не с кем было их обсудить. Боевой опыт никого в академии не интересовал. Безусловно, академия расширяет кругозор военного человека, помогает смотреть на все с более высокого уровня, но в ней продолжали готовить офицеров к войнам фронтами, армиями, корпусами, дивизиями, полками с НАТО и НОАК. Хотя уже тогда нам начали кое-что говорить о теории бесконтактного боя, о появившихся в армиях США и Израиля ПБЛА (беспилотных летательных аппаратах), автоматизированных системах управления (особенно в артиллерии), средств разведки и наблюдения, связи и много чего другого, для меня крайне интересного. Разумеется, само появление этих новинок в передовых армиях неминуемо приводило к изменению тактики ведения боевых действий и, как следствие, отражалось на оперативном искусстве. Нам рассказывали, иной раз и показывали, различные разработки нашей промышленности, которые никак не могли пойти в серийное производство из-за отсутствия денег и, соответственно, попасть в войска. А как бы они нам пригодились! Сколько жизней они могли спасти! Эти новые образцы могли кардинально поменять характер боевых действий в Чечне, коренным образом повлиять на действия мотострелковых, танковых и артиллерийских подразделений. Но больше всего они смогли бы повлиять именно на пехоту. В итоге вместо положительных эмоций мы заряжались еще большой злобой на руководство страны и этих самых «олигархов».
Я часто ставил себя в роль командира полка, накладывал на это то, что пришлось пройти в Чечне, и ответов не находил.
Самое главное – было непонятно, как воевать с этим чеченским народом. Как воевать с обученным и высокомотивированным мужским населением, с ненавидящим нас гражданским населением. Как их победить, если наш русский народ воевать не хочет вообще. И не надо мне отвечать догмами марксизма-ленинизма, что, дескать, народ победить нельзя. Можно, но методы должны быть соответствующие. Не надо говорить мне, что мы не воюем с чеченским народом, что мы воюем там с боевиками, а народ ни при чем. Бесполезно мне это говорить. Именно с народом воюем. Именно. Если бы народ нас поддержал, тогда бы мы там победили и без таких огромных жертв. Но мы потерпели горькое поражение. Для меня, опять. С Южного Кавказа уехал с чувством поражения, теперь с Северного Кавказа с такими же чувствами. Сколько можно? Когда же мы начнем побеждать? Как хочется ощущать себя победителем. Представляю, как было здорово нашим дедам, тем, кто дожил до победы. А мне не давали покоя мысли о погибших и раненых бойцах моей роты, да и всего батальона. И самое обидное, что все зря и ни за что.
Нет, командир должен быть бездушным, как те генералы, которые командовали нами в Чечне. Не должно быть какого-то морализаторства, всякой толстовщины и достоевщины. Надо легко относиться к утрате боевых товарищей. Надо воспитывать в себе бездушие, такой «пластиковый» подход, циничный и безнравственный. Иначе мне генералом не стать, а я хочу. Да, мне не стыдно это говорить прямо. Да, я очень желаю стать генералом! И не однозвездным генералом, а генерал-полковником. Это моя действительная, честная цель по службе. Надо заставить себя относиться к гибели просто. Погиб значит погиб. Пополнят, не моя проблема. А я про себя нюни распускаю. Слабак. Надо в себе выжигать всю жалость, не думать вообще на эти темы. А я, наоборот, нашел время и перед академией перечитал Льва Николаевича Толстого. Ну кто так делает?! Интеллигентик нашелся. А еще пехотинец! Представляю, что на это сказал бы тот генерал, что командовал нами во время бакинских событий. Что? Художественную литературу читаешь? Что, делать нечего? Что, все прочитал по военному делу? И так далее. А может, внутри он совсем не такой? Не знаю. Может, и двуличный. Но не похоже. Он настоящий сталинист, точнее, джугашвилист. Хорошо, что его из армии прогнали, зато в Госдуму устроили. Что бы я о нем не думал, но он откровенный человек, вот и сейчас сидит там, в Госдуме, у коммунистов, естественно, и порет такое, что мне за всех офицеров нашей армии стыдно. Но как воспитать в себе это безразличие? Как перестать думать на эти темы? Эх, зря родители меня заставляли читать и выполнять всю школьную программу по чтению и литературе. Зачем? Зачем я читал всю эту русскую классику? Вредно ее читать. Без нее легче жить. Сразу станет все проще.
Действительно, что наш народ думает про армейских офицеров? Ответ известен. Думает, что у хорошего офицера – одна извилина, да и то от фуражки. «Сапог», одним словом. А что сами офицеры говорят про таких, как я, про пехотинцев? Тоже ясно. Что таких тупых и дурных, как мы, просто нигде не найти. Что пехотинцы умеют, кроме строевой подготовки? Ничего. Так думают самые дебильные. Куда нам до их величества ракетчиков или там спецназовцев! Понятно. Правда, такое мнение война опять подпортила. Те, кто поумнее и понаблюдательнее, уже поняли, что эта война вынесена опять именно на плечах мотострелковых полков и бригад, без подготовки и вообще без всего. Армия-то свою задачу выполнила как смогла, и опять же на плечах все той матушки-пехоты. Вот такая незадача вышла. Можно демонстрировать свои сверхнакачанные участки тела и жонглировать пулеметом как палочкой, но в бою все решает плюгавенький наводчик-оператор танка, БМП, такой же гранатометчик и пулеметчик. А как их, извиняюсь за выражение, «обсе…ли», сколько ушатов помоев эти все крутышки вылили на нашу пехоту! Гады! Какое вы имеете право так говорить? Несправедливо все как! Нет, это надо как-то изменить. Только такой как я, когда пробьется хотя бы к должности командующего войсками округа или Главнокомандующего сухопутными войсками, сможет все изменить и поставить на свое место. Если пробьюсь, у меня все изменится, у меня пехота станет самой главной, как и есть по всей военной науке, во всех армиях мира. Надо будет ставить работу по созданию книг и кинофильмов про пехоту, про настоящую. Да, у меня есть цель, и я к ней пойду по-умному, не напролом. Ближайшая задача – красный диплом академии.
Хоть войска к тому времени и были выведены из Чечни, тем не менее, ни у кого из слушателей не было сомнений, что нам придется воевать на Кавказе. Надо готовить к этому войска. Но информация, приходившая из войск, говорила об обратном. Войска находились в очень плохом состоянии. Хроническое необеспечение денежным довольствием офицерского состава привело к тому, что это уже считалось нормой. Боевая подготовка отсутствовала из-за необеспеченности ГСМ. Укомплектованность частей находилась на предельно низком уровне. Деградация продолжалась. Теперь, еще через некоторое время войска получат наших выпускников на должности минимум командира батальона, а чаще начальника штаба полка или заместителя командира полка. Трудно себе представить, что, пройдя «такое» обучение и так выживая, эти офицеры будут вести абсолютно честный образ жизни, не станут участвовать в хищениях и прочих плохих делах. Более того, я был уверен, что когда мои сослуживцы вернутся в войска, то пустятся во все тяжкие. Натерпевшись и настрадавшись, увидев, насколько все прогнило, они неминуемо придут к выводу о том, что пришла теперь их очередь. Хотя все-таки далеко не все так станут поступать, но все же найдется таких немало.