Не ходите, девки, замуж!
Шрифт:
Сначала последовала пауза, потом Маргарита Владимировна секунду-другую позаламывала руки, а затем я услышала очень странный пискливый звук, постепенно нараставший и в конечном итоге перешедший в откровенный рев. Моя не совсем законная свекровь вдруг с трагическим видом осела на кончик дивана и принялась рыдать, сотрясая свои вавилоны.
– Что вы, что вы! Я не хотела вас обидеть, я только… простите. Простите меня, – забегала я, не совсем понимая, где я оступилась, как подорвала эту бомбу и насколько сильной может оказаться зона поражения. Честно говоря, за всю
– Ничего-ничего, Дианочка. Ты… ты не достанешь мне валидол? – прохрипела она, заставив меня забегать по-настоящему. Не хватало еще, чтобы Володина странная мамаша померла на моих руках. Нет, к такому отдыху я не готова точно, так что схватила ноги в руки и закружилась по квартире. Предположив, что сердечный приступ по сути своей вряд ли чем-то существенно отличается от тяжелой формы похмелья, абстинентного синдрома, я притащила воды, заставила Маргариту Владимировну прилечь, расстегнула ей пуговички (боже мой, что может быть более странного) на шелковой блузке прошлого века выпуска. Ослабевшей рукой она указала на шкафчик, где обитал валидол, засунула таблетку под язык и опала обессиленно на расшитые кружевом подушки.
– Вам лучше? – спросила я, прикидывая, может ли тут как-то быть полезен рассол. И если да, то где его взять в культурной столице. Можно было обойтись и кефиром, который вполне мог бы оказаться в холодильнике самой мадам.
– Немного отпустило, – слабым голосом пропищала она, протягивая ко мне руку.
В этот момент из глубин ее пальто в прихожей снова раздался знакомый звук. Кто-то звонил на мой телефон. Володя, скорее всего, и тут, памятуя о состоянии моей новенькой родственницы, я подумала, что удастся вернуть средство коммуникации в собственное распоряжение. Не тут-то было. Болящая вскочила почище горной серны и скакнула в прихожую.
– Алло? – ответила она на ходу, скрываясь от меня на кухне.
– Да что ж такое? – взбесилась я. Похоже, что предсмертные хрипы тоже были умело разыграны. Просто не жизнь, а театр одного актера!
– Она не может! Она занята, принимает душ, – причитала свекровь, когда я влетела в кухню, настроенная самым решительным образом. Я выхватила из ее рук телефон. Абонент, которым, конечно же, был Владимир, уже отключился, так что сказать мне ничего не удалось. Но я была взбешена похлеще быка на родео.
– Что ж вы делаете? Маргарита Владимировна, вы же, кажется, болеете?
– За кого ж мне еще болеть, как не за вас? – со слезами на глазах спросила она. – Вы же – мои деточки. Я живу ради вас!
– Уж точно не ради меня. Я вас вижу впервые в жизни, – замотала головой я. – И честно говоря, уверена, что в последний. И, пожалуй, для первого раза достаточно. С меня хватит, я ухожу.
– Нет! – воскликнула свекровь, и
– Как же нет, когда да? – приговаривала я, уворачиваясь от ее суетливых объятий. Особенно я следила за сохранностью телефона. Силы наши были неравны, все-таки хоть она и играла на своем поле, а я, как ни крути, была и моложе, и сильнее. В последние два года я каждый день качалась, таская на руках живую вертлявую гирю пятнадцати кило.
– Дианочка, постой! Не уходи.
– Рада была познакомиться, обязательно увидимся еще как-нибудь. Будете у нас на Колыме… – ерничала я, продвигаясь к выходу.
– Не пущу! – воскликнула она.
– Это не вариант, – помотала головой я, но она вдруг встала между мной и дверью, закрывая собой замок, как амбразуру, и сказала нечто, заставившее меня остановиться.
– Володя не дает мне увидеть внука! – выпалила она.
Я застыла, не найдя слов, а потом отступила под умоляющим и отнюдь не театральным взглядом Маргариты Владимировны.
– Что?
– Он даже фотографию мне не дает, – запричитала она. – Я хотела приехать, но он сказал, что тогда… тогда… не важно. Я же имею права? Да? Да?
– Наверное, – растерялась я, отступая обратно в комнату. Никогда за эти два года я не думала о том, что у Мусяки есть бабушка. Вернее, иная бабушка, чем моя мама, баба Зинаида, которая не могла пожаловаться на отсутствие внимания со стороны внука. Наличие второй бабушки вообще как-то прошло мимо моего сознания, а ведь действительно. Имеет право.
– Ну вот! Что же еще я могла делать? – спросила она меня, воздев руки к небу. – Когда он даже не сказал мне, что вы приезжаете!
– Подождите! – замотала головой я. – Но почему он не дает вам Мусяку… то есть Ванечку? Не понимаю, я думала, вы просто сами не слишком-то им интересуетесь.
– Я не интересуюсь? – возмутилась она. – Да я… я даже собиралась тайно приехать, но он мне угрожал!
– Что? – вытаращилась я. – Кто?
– Вовуся! – всхлипнула она.
Эти два слова – Владимир и «угрожал» – никак не коррелировали друг с другом в моей голове. Владимир никогда никому не мог бы угрожать, это был самый мягкий и отзывчивый человек из всех, кого я знала. Да из него можно было веревки вить при желании. Он всегда шел навстречу во всем, кроме разве что вопросов любви. Тут он проявлял редкостную упертость, но и тут его можно было понять, если только посмотреть на Стеллочку, его первую жену. Акулу из хорошей семьи, «нашей, ленинградской».
– Дианочка, давайте не будем об этом говорить, – проникновенно пожала мне руку Маргарита Владимировна. – Вы же понимаете, мне нелегко все это. Мой собственный сын… Ну, Бог ему судья. Это все его отец, он всегда меня ненавидел. Он настроил Вовусю против меня. Ой, это был такой человек! Страшный человек, не хочу даже вспоминать о нем.
– И не надо, – кивнула я, ибо пережить еще одну ее истерику с валидолом не хотела.
– Лучше расскажи мне о Ванечке. Сколько ему, два годика уже исполнилось?