(не)хорошая девочка
Шрифт:
Я никогда не видела на телефоне двести семнадцать пропущенных вызовов. Звонила Маринка, звонила Эльза, звонил папа. Звонила даже моя почти что бывшая свекровь — Маргарита Аристарховна, но вот уж ей-то я точно перезванивать не буду.
Первым делом набираю папу.
Надеюсь, вчера до второго инфаркта я его не довела…
Папа снимает трубку так быстро, что я даже не успела услышать гудка.
— Соня… — И голос тревожный-тревожный. Но… Живой. Папин! Фух!
— Привет, пап, — он не увидит моей вусмерть виноватой улыбки, которая сама по себе вылезла на мои губы.
— С
— Я у Вадима, да, пап. — Чтобы произнести эту фразу на одном дыхании мне приходится закрыть глаза. Для меня это все равно что выдернуть чеку из гранаты, даже сейчас. Вчера я была злая, вчера решимости во мне было больше.
Впрочем моя “граната” прямо сейчас молчит с той стороны трубки, и только по хриплому дыханию я догадываюсь, что он все еще держит телефон в руке, а не упал на пол с сердечным приступом.
— Дочь… — потерянно произносит папа и замолкает снова.
— Пап, я знаю, что тебе он…. не нравится, — очень смягчая ситуацию начинаю я. — Но он много для меня сделал.
— Много? — папа явно не ожидал услышать этих слов. — Что он сделал? Когда успел?
На самом деле мне, наверное, не стоит сейчас об этом, но я рассказываю. С самого начала, что когда сбегала от Баринова в первую брачную ночь — спрыгнула прямиком в номер Вадима. Потом — как он вывел меня из отеля — и папа с той стороны трубки тихо стонет от этого рассказа. Как подобрал меня сбежавшую из дому голышом. Как я от него сбежала с Маринкой. Как Вадим приставил ко мне охранника, и этот охранника сломал Баринову нос. Как Вадим же отвез меня в клинику, когда у меня сдали нервы.
Про суаре я молчу. Ибо… Ибо нет, это будет мое, тайное, папе об этом знать не обязательно.
— Пап, все в порядке? — тихо спрашиваю я после того, как заканчиваю свой рассказ, а молчание с той стороны трубки затягивается.
Нет, я знаю, что не все. Ничего не в порядке, вокруг меня творится бедлам.
— Ты ведь понимаешь, что он меня этим достать хотел? — тихо спрашивает папа, явно все еще обрабатывая все, мной рассказанное.
— Да, — спокойно откликаюсь я. — Сразу понимала. Но… У нас зашло дальше. И я очень хочу остаться с ним. Понимаешь?
— Ты довольно жестко мне это вчера показала, — медленно откликается папа, — знаешь, я и до этого понимал, что упрямством ты в меня пошла, а вчера… Вчера увидел свой характер в самом невозможном разрезе.
Я снова жмурюсь, припоминая вчерашний вечер. И нет, не жалею ни секунды, но все-таки перед папой… немного неловко. Ну… Может, и не так уж немного!
— Сильно громко разнеслось? — виновато спрашиваю я.
— Громко, — папа с той стороны трубки невесело усмехается. — Ролик с твоим коленопреклонением летает по соцсетям, наш сайт обвалился от количества посетителей. Ситуативно будет наплыв гостей, скорей всего, но репутацию в общем и целом мы капитально похерили. Да насрать на них сейчас, дочь, честно. И на репутацию.
Он какой-то странный. Будто раздавленный чем-то. Это я виновата?
— Сонь, — тихо произносит отец, отвлекая меня от очередного приступа самоедства. — Я перед тобой очень виноват. Очень. Прости.
Я беззвучно открываю рот, пытаясь собрать челюсть с пола. Боже, я думала, мне сейчас устроят что-то типа “руки в ноги и немедленно домой”, а передо мной извиняются. Неужели что-то случилось, что папа понял, где именно был не прав? Может, это план такой, чтобы я домой вернулась?
— Ты же не будешь мешать мне с Вадимом, да, папа? — я, наверное, перебарщиваю с настроженностью, но… Но если честно, я имею на неё право.
Папа с той стороны трубки невесело вздыхает.
— Я хочу, — с горечью произносит он, — ты же ведь не понимаешь, во что суешься, Соня, какой отец захочет для своей дочери такого? Не говоря уже о… Нем.
Да, имя Вадима папе по-прежнему сложно выговаривать…
— Я разберусь, пап, — твердо возражаю я. — Я набью свои шишки, заработаю свои шрамы. Мне нужно это сделать самой.
Папа молчит. Снова.
— Сбрось мне список вещей, которые тебе нужны. Их тебе доставят, — каждое слово этой фразы дается папе с ощутимым трудом, но все-таки он договаривает. — И Соня, я знаю, что уже не один раз подвел твое доверие, но можешь поверить в то, что я тебе сейчас скажу?
— Я попробую, пап, — ровно откликаюсь я.
— Ты всегда можешь вернуться домой, Соня. И я больше никогда не дам тебя в обиду.
В профиль эти слова даже очень смахивают на клятву…
— Что-то случилось? — Не сказать, что мой отец любит отвечать на вопросы, но сейчас он кажется выбитым из колеи, может и ответить.
— Спроси у… него. — Папин голос звучит устало. — Если он стоит доверия — расскажет.
— Хорошо, — вздыхаю я с сожалением.
Нет, не сработало. Жаль. Придется и правда спрашивать у Вадима. О чем спрашивать? Что он там провернул с моим отцом, отчего он так резко переменился в настроении и оказался выбит из колеи?
— Спасибо, что позвонила, дочь, — у него такой тон, что кажется, что папа осторожно гладит меня по затылку. — Я предполагал, что ты обидишься сильнее из-за того, что я сговорился с Сергеем.
— Я тоже думала, — отвечаю, скребя ногтем по гладкому краю раковины, — но увидела от тебя столько пропущенных и… Ты же мой отец, в конце концов.
Разговор с папой оставил настроение нетронутым и таким же светлым. Честно говоря, я ожидала, что после этого звонка буду только очень зла или обижена, а все оказалось до удивления спокойно. Не планирует ли папа штурм дома Дягилева с вертолетами и ОМОНом? Уж очень мягко он пока расстелил. Ладно, потом спрошу Вадима, что такого он вычудил в театре с папой. Может, завещал папе свое тело для посмертного надругательства?
Так, нафиг думать, сейчас я хочу жрать. Я вдруг осознаю это желание не как скромненько “позавтракать”, а именно как “пожрать”. Если вдуматься, вчера я и не ела после театра, вчера у меня был на ужин Вадим, в четырех блюдах его фантазий.
В поисках кухни или столовой я без спешки ползу по дому Вадима, одергивая рубашку и с любопытством зыркая по сторонам.
“Это теперь и твой дом, зайка”, — сказал он вчера. Я не знаю, что это было, может быть, очередная порция лапши для моих длинных ушей, но бо-о-оже, как оно прозвучало.