Не мир принес
Шрифт:
Васинцов соображал, что на фоне своих собеседников он выглядит совершенным идиотом. Доктор Танюков довольно убедительно вещал о человеческом социуме, неожиданно для себя столкнувшемся с иным социумом, с иной моралью, и о последствиях этого столкновения для человеческой цивилизации. Звероподобный Гнашевич уже дважды давал ведущей и девушке из зала дернуть себя за шерсть и пощупать уши — зрители в зале просто не верили, что зверь может так складно рассуждать о высоких материях и даже цитировать классиков на латыни и французском. Ловец Мишка поражал захватывающими историями о схватках один на один с самыми лютыми зверьми. И только Васинцов
— Скажите, Геннадий Николаевич, — зловещим шепотом начала ведущая, — а каково это, идти на зверя? Что вы чувствуете, когда видите нечеловека?
— Я чувствую ответственность за выполнение задания, — брякнул Васинцов. — Я вижу зверя и знаю, что он опасен для людей, и я должен не допустить этой опасности.
— Вам приходилось убивать? — после отлично выдержанной паузы спросила ведущая.
— Да, и не раз. Но я убивал зверей.
— Вы убивали, защищаясь?
— Не всегда, нередко мы получали задание уничтожить зверя, как уничтожают бешеную собаку.
— Но нажимая на курок… вы представляете себе, что зверь — это вчерашний человек, что у него есть родные, близкие…
— Уважаемая Елена, если вы, допустим, сегодня поздней ночью будете возвращаться домой по темной улице и услышите за спиной шаги чикатила, увидите его оскаленную морду, вы вряд ли вспомните, что у него есть жена и дети. Поверьте, у вас возникнут совершенно иные чувства.
Елена Антоновна снисходительно улыбнулась. Васинцов сообразил, что сморозил очередную глупость, вряд ли эта теледива знает, что такое возвращаться домой по темному переулку. Скорее всего персональный шофер ее подвозит прямо к подъезду собственного особняка, напичканного всеми мыслимыми системами «противозверинки», кои в изобилии продаются в спецмагазинах.
— И вы считаете, что в отношениях со зверем может быть только один довод — ваша винтовка? — продолжала допытываться ведущая.
— Знаете, — устало сказал Васинцов, — в дикой природе тоже много обычных зверей, есть бобры, лисы, слоны, бегемоты, львы, крокодилы. Они живут, едят, размножаются. И у нас нет к ним особых претензий, скорее у них претензии к нам, людям, которые вытесняют диких животных из их привычных мест обитания, отнимают у зверей шкуры, чтобы сшить одежду или шапки. В природе дикий зверь не опасен, если его не трогать. Есть, правда, еще волки, и они порой приносят людям вред, нападая на скот. Тогда на них объявляется охота. Так вот, сами подумайте, что будет, если дикий зверь попадет в большой город? Сколько времени он может бороться со своими инстинктами, пока не нападет на человека? И если вы хотите знать мое мнение, мои доводы, то они таковы: звери должны жить отдельно от людей, так будет лучше нам всем.
— Довольно странно слышать такое от… специалиста, который по роду службы должен зверей ненавидеть. И который получает зарплату как раз за отлов нелюдей. Скажите, вы много зарабатываете?
— Наверное, все же меньше вас, — ответил Васинцов, и зал одобрительно загудел…
— Хорошо, а теперь послушаем, что думают зрители, которые смотрят нас на улицах перед гигантскими экранами. Итак, наша камера работает на Манежной площади. Владимир, вы в эфире… Владимир? Вы меня слышите?
Вместо Владимира на гигантском экране возникла морда зверя. Крупного матерого зверя. Зал охнул, дежурная улыбка с лица ведущей слетела. Видимо, это в сценарии передачи не предусматривалось. Камера отъехала, зверь в роскошном кожаном плаще сидел на парапете у фонтана и покачивал лапой, одетой в дорогие туфли, у ног его смешно дрыгался связанный телевизионщик, видимо, тот самый Владимир. Морда зверя показалась Васинцову очень знакомой. Да ведь это Артур Гнашевич, тот самый неуловимый зверь, за которым так упорно гоняется эфэсбэшник Кочетов, тот самый Артур — родной брат Роберта, сидевшего здесь же, в студии.
— Добрый вечер, господа! — улыбнулся он, показав крупные белые клыки. — Извиняюсь, но мы были вынуждены чуть-чуть изменить сценарий, на улице пошел дождь и мы решили спуститься вниз, под землю, и прихватили камеру вместе с режиссером. Да, господа, мы под землей, мы в «Манеже», самом престижном торговом центре столицы, можете, кстати, после передачи выставить им счет за халявную рекламу. Вы знаете, москвичи оказались не столь радушными и гостеприимными хозяевами, а некоторые даже попытались в нас стрелять. А мы-то всего и хотели, что просто высказаться в прямом эфире, ну почему всем можно, а нам нельзя?
Камера крупно показала тело в форме охранника у входа в торговый зал. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — человек мертв, из-под головы его вытекала лужица бурого цвета. Остальные охранники стояли на коленях с заложенными за головы руками, лица у некоторых носили следы побоев.
— Нам пришлось объяснить господам, что надо быть приветливыми и уважать покупателей любого вида. Чем мы хуже, разве у нас не такие же рубли? — Гнашевич кивнул, и его помощник в таком же плаще несколько театрально раскрыл сумку. В сумке (крупный план) ясно виднелись пачки новеньких сторублевок. — И еще, очаровательная Елена, очень прошу не лишать нас эфира, а то могут пострадать невинные, — и Гнашевич кивнул в сторону людей, сидевших вдоль блестящих витрин. (Крупный ракурс — испуганная девочках в объятиях заплаканной женщины на фоне витрины с кожаными сумочками, ценники с тремя нулями и подписями «новыми».)
— У нас есть еще несколько сумок, и в них нечто удивительно взрывное, — продолжал Гнашевич, и второй помощник раскрыл сумку с длинными серыми цилиндрами, перевязанными красным шнуром. — Предупреждаю, что двери этого превосходного заведения заминированы, и любая попытка проникнуть сюда может закончиться плачевно. (Крупный план, стеклянные двери, от которых тянутся провода, милицейские мигалки за стеклами, толпа людей за турникетами вдали.)
— Послушайте, — спохватилась ведущая, — я прошу вас не причинять людям вреда, вы останетесь в эфире, сколько вам будет нужно…
— Похвально, — оскалился Гнашевич, — мы так и думали. Предупреждаю, если мы выйдем из эфира, через минуту умрет один заложник, еще через минуту второй. Народу в «Манеже», несмотря на позднее время, оказалось много, особенно внизу, в столовой. Вы, люди, так любите много жрать, так что хватит часа на три. Договорились, не будете отключать? Ну теперь, когда у нас получается настоящий диалог, давайте попробуем обсудить проблему «Люди и звери». Первый вопрос вам, уважаемая ведущая. Объявляя тему передачи, вы имели в виду именно нас или весь животный мир? Для вас господин, что восседает за средним столом в студии, и полевая мышь, подвальная крыса, вонючий скунс — одно и то же?
— Но я… но мы… Так просто принято называть. Как вы хотите, чтобы вас называли?
— Не в том дело, как мы хотим, — с досадой махнул лапой Гнашевич, — дело в элементарной справедливости. Почему существо, изнывающее во время торков чертовой кометы от приступов раскаяния за свершенные ранее подлости считается нормальным, а другое существо, изменившееся по той же причине, но не только внутренне, но и внешне, называется зверем?
— Но нападение на людей, — попробовала возразить ведущая, — чикатилы, стаи волчаров…