Не много ли для одной?
Шрифт:
На это я ему ответила, что взялись дружнее, и с желанием, поэтому быстро кончили.
Теперь надо думать о постройке, а за что взяться, не знаю. Пошла в трест с заявлением на десять тысяч штук кирпича — мне отказали. Обещали делать только на печь. Барак вывезти — дороги нет. Что же делать? А пока Степана нет, надо что-нибудь делать.
Я купила в райпотребсоюзе пять тонн цементу через сельмаг, купила пять рулонов толи. Теперь нужно решать, какой же будет дом. Кирпича взять негде. Барак можно вывести не ранее сентября месяца. Этого ждать невозможно. Я буду возить шлак и строить литой дом. У сестры семь лет стоит литой дом и еще простоит сто семь, а может дольше. А вдруг Степану не понравится такой
Дети снова спрашивают: «Почему же так делается: вы ездили на курорт, папка нас заморил, а папка уехал, мы питаемся очень хорошо и столько обнов накупили?» На это пришлось ответить, чтобы они у отца спросили. Но он ни одного письма нам не написал. Одну телеграмму дал, что прибыл. Вторую: «Высылай денег на дорогу». За это я рассердилась на него. Даже с днем рождения не поздравил, уж такой, видно, он есть. Я день рождения отметила с соседями. Даже сестра не пришла, теперь я к ним не пойду и Степану отвечать не буду.
Целую неделю пил мой Степан при возвращении с курорта. Когда вышел на работу, тогда, видно, подумал, что я его ждала как помощника, а он и слова не говорит про стройку, пошел вечером, проверил цемент и толь. «Вот, — говорит, были бы плахи, можно лить шлакобетонный». Я пообещала достать плах. Пошла на шахту, попросила заместителя, выписала плах бывшего употребления и через два дня привезла. «Теперь, — говорит, — надо гравий».
Договорилась с ребятами, привезли мне гравий пять машин, за каждую машину — полста рублей; пришлось занять. Ссуды еще не дают, надо заложить фундамент, тогда дадут. Все время приходится крутиться, как береста на огне. У одних берешь, другим отдаешь; вот сам пошел на работу, теперь будет легче с деньгами. Только бы не психовал. Он не понимает, что сама я совсем мало ем, бегаю — то деньги добываю, то машины или продукты, или людей на погрузку, а ему как шло, так и ехало. Обидно. Но я борюсь, стараюсь убедить себя, что и ему тяжело. Ведь он тоже человек, и я мирюсь с его характером. Но обиду и мечты я нанесла еще на один лист бумаги.
«Как только проснешься, волнуется грудь и что бы мне сделать, чтоб легче вздохнуть?
Затеяла дело серьезное, а хватит ли сил, не верю в себя. К родне обращалась, помочь не хотят, придется, наверно, чужих нанимать. Но сердце тоскует не в тяжком труде, а нет ему, верно, спокойно в семье. Лишь слово промолвит и взгляд поведет, так все настроенье под ноги сомнет».
Пришла я с ночи. Володя носит воду, а Толяша пошел полоть капусту. Погляжу я на них — все же молодцы они, много стали помогать. Особенно в нынешний год. Я иногда боюсь, что могу потерять их. С утра они просились купаться, я отсоветовала: еще, мол, вода холодная. Но в полдень поднялся такой жар, что самой бы неплохо искупнуться. Разрешила своим ребятам пойти купаться, а сама все боюсь, как бы не утонули. Ох, дети, дети, как они дороги для матери!
Прошли Володины именины, но в том, что он желал иметь, мне пришлось ему отказать. Он хотел часы, а у меня и без часов заботы по уши. Надо кирпич, шифер, стекло, дранку, олифу и краску. Много тысяч уйдет на все это.
Началась моя стройка. Заложили фундамент, он обошелся не менее тысячи. Я уплатила деньгами семьсот рублей и кормила целую неделю трех мужчин. При расчете я им предложила работать сдельно, но они совсем не пришли.
Степан сердится: вроде я во всем виновница, а я уже и без того сделалась, как бабушка. Волосы наполовину поседели. Лицо покрылось глубокими морщинами, веки на глаза наплывают. Не знаю, сумею ли я преодолеть всю эту невзгоду. Что-то стала слабеть, а это не допустимо, т. к. мне еще много надо сделать. У меня в настоящее время большой перелом в жизни. Во-первых, вся забота стройки лежит на моих плечах, во-вторых, подходит время испытания, нужно готовиться. Книг нет, приходится ходить на «Северную», а потом целый час теряю на ходьбу.
Что меня поддерживает? Это любовь к жизни. Любовь, которая не израсходована из моего сердца. Она так сильна, что все перебарывает на пути и предназначена моим двоим голубям, которым я радуюсь в душе, но боюсь, как бы они не улетели от меня без времени. Каждый их шаг беспокоит меня. Была бы у меня сила, я все бы переделала одна. Но вот не хватает моей силы и приходится мириться с тем, что работают на стройке и дети. Например, таскают шлак, воду, мешают шлак с цементом, эта работа не для них, но что я могу сделать, когда меня не бывает дома. Уходя на работу, прошу их, чтобы тяжелое не поднимали, а разве они поймут это. Вот по приходу домой, поглядываешь на них, уж не надорвались ли? Не заболели ли? Я не рада, что затеяла стройку, сильно боюсь за детей.
Сегодня уже двадцать девятое июля, как быстро бегут дни, я совершенно забегалась. В шесть часов проводила Степана на работу. Пошла к плотнику, который должен установить дверную коробку. Подошел заместитель инженера, говорит: не то делаешь, ставить нужно еще одну коробку, а потом эту. Я рассказала ребятам, наготовила обед и ушла на работу.
Звонит Степан: «Воды привезли?» Не понимает, как я задыхаюсь от этой суеты, но ему ответила спокойно, что сейчас сбегаю посмотрю, т. к. я вчера просила шоферов — должны привезти. Я спросила у диспетчера разрешения уйти на двадцать минут и сбегала. Проверила: ряд заливать кончают.
К вечеру надо занять денег: я вчера брала только до сегодняшнего дня, а у самой и дома нет. Я снова отпросилась у диспетчера, побежала, сняла с книжки последнюю полсотню. Пришел паровоз, я набрала воды, навела порядок в станции. Села за стол и, сидя, уснула. А когда проснулась, руки мои онемели, лицо отекло. Я подумала: так, сидя, можно и умереть. Но эти мысли надо гнать, лучше сбегать к зятю спросить, как ставятся коробки. Зять меня напугал, что не так сделали, а сам не пришел показать. Ох, люди, люди, какие они все разные. Василий без нас ни одного ряда не залил, а теперь про это забыл. В обиде на всю жизнь я буду на них.
Самое трудное сделано, сруб слит. Осталась плотницкая работа. И как прорвало этот дождь. Надо ехать за бараком, а дождь мешает, и уж сентябрь на носу, а у детей много не хватает, и денег нет. На себя я не трачу ни одного рубля, хожу к Тамаре, может, и надоела я ей, но пока не отказывает, а потом я рассчитаюсь, а так бы я свалилась с ног. Все на бегу и как-нибудь, а у нее творог, сливки и каша вкусная. Спасибо ей, хоть этим поддержала в трудное для меня время.
А Степаша сумел напиться, а пьяному море по колено — подсунул руку под рычаг лебедки и получил перелом. Да хотя бы срослась как нужно, а то рука в гипсе, а он снова напился и еще ударил кого-то, а потом всю ночь ходил из угла в угол, пришлось отдать ему пиво. «Пей, — говорю, — может, у пьяного не так болеть будет». А я пиво берегла для поездки в Тайгу: все угостить надо людей, но мой план нарушился. Степан один за три дня выпил.
Установилась погода, надо ехать за бараком. Послала его одного, чтобы разобрать нанял людей. Один не едет. Тогда я решила в свой выходной съездить. За машины было уплачено. Я подсказала зятю число, когда поедем, и они подошли.
Поехали на трех машинах. Какая красота в лесу, просто радость не высказать. Через час сорок минут мы уже были на месте. Как поглядели на этот барак, так и ужаснулись. Лес толстый, длинный, а приехавшие люди все имеют по одной здоровой руке: то больна, то повреждена, а Степа и вовсе с левой.