Не могу без тебя
Шрифт:
7
От Ивана, как и прежде, как и всегда, исходит тепло. От сразу согревшегося бока к кончикам пальцев, к сердцу, к голове хлынуло это тепло, без которого она не могла жить все два года. Она размякла, стало легче дышать, перед глазами перестали мелькать чёрные пятна.
Интересно, а Иван видит цветы земляники? А старые сытые липы? Слышит птиц? — неожиданно подумала Марья.
Ей кажется или в самом деле чуть слышно звучит музыка? Хоронят кого-то в дальней стороне кладбища? А может, музыка идёт от стволов и земли — когда-то звучавшая здесь и теперь ожившая?!
Марья пытается уловить её, но голос Ивана заглушает и пение птиц, и музыку.
— Традиции — основа жизни, — повторяет Иван. — Соблюдать их — долг каждого человека, иначе погибнет наша нация. Понимаешь, нация — это наша история, наши предки, весь наш народ, наша с тобой кровь. Человек один — без своего народа — нищ и гол, одна индивидуальная жизнь не имеет цены и смысла. Вот что пытался объяснить нам отец — моя жизнь не столько для меня, сколько для общества. Я хочу жить для людей. Хочу стать «летописцем» народа, нашей нации хотя бы в одной области — в спорте. И каждая семья — это составная общества. Мы с тобой должны восстановить традиции, которые создала в нашем доме мама, должны передать их нашим детям. А это значит — в день её рождения давай будем предельно откровенны, как раньше, расскажем маме про годы без неё. Хочешь, начну я? Легко поступил на журфак. Сработали папины «маховики» — поклоннички. И сильно помог себе я сам, — не без гордости похвастался Иван. — Я же футболист! Как бы ни сдал экзамены, всё равно прошёл бы — нужно же защищать честь университета. Но знаешь ли ты, что футбол — не просто игра, как я думал в детстве, это — рождения и смерти, пороки, трагедии и страсти общества: и жажда власти, и жажда славы, и предательство, и убийство!
Марья поймала себя на том, что больше реагирует на манеру Ивана рассуждать, патетическую, похожую на отцовскую, чем слушает то, о чём он говорит.
— Какой там Шекспир?! Я расскажу тебе историю, перевернувшую мою жизнь.
Иван ещё учился в школе, но уже давно был в сборной города. Ожидалась игра с футболистами одной из южных республик. Тренировались с утра до ночи. Капитан команды, Иван возился с каждым в отдельности: отрабатывал бег, удар, дыхание. Она помнит, брат похудел, почернел. Осень выдалась с летним солнцем и небом, с летними запахами прели и цветов. Наконец матч. Сначала всё шло обычно. Ребята как на подбор. Каждый словно за свою единственную жизнь боролся. Легко забили три гола! Но за десять минут до конца матча ситуация изменилась: ни с того ни с сего судья назначает штрафной, потом объявляет захват. Иван ничего не понимает — застыл посреди поля, беспомощный. И ребята растерялись. А южане пошли в наступление и на последних минутах забили четыре гола. Из сухой победы получилось поражение. Сбежав от товарищей, Иван уселся в последнем ряду трибуны. Как ни напрягался, как ни пытался понять, что произошло, не мог. Солнце уже ушло, уборщицы подбирали бумажки от мороженого, конфет, вафель. «Спать устраиваешься? Надумал поселиться здесь навеки?» Чужой голос. Вскинулся Иван. «Кто вы?» Щёки мясисты, глаза водянисты, волосы редки. «Человек я. Как и ты. Только шибко умный. Понимаю, что к чему. У тебя кубышка большая?» — «Чего?» — «Того! Кубышка, спрашиваю, большая? То-то. А у судьи большая да тугая. Он знает толк в жизни, а ты не знаешь. Наблюдаю за тобой давно. Мастер ты. Ас. Таким футболистом и таким капитаном, как ты, надо родиться. Потому и пришёл. Не сомневайся, ты не уронил себя в этой игре. Кто разбирается, как я, — всё понял».
— В общем, Маша, объяснил он мне кое-что. Бывалый мужик. Тёртый. Слушал я его, разинув рот. Не выдержал, выложил маме. А она мне: «Пиши!» Я и написал, как за деньги продают честь и совесть. Маме понравилось, только назвала она мой опус фотографией, схемой, а нужны, сказала, живые люди, характеры, живые ситуации до матча, чтобы ясна была психология каждого, детали живые, чтобы и мяч на ощупь, и родинка на шее героя, и насморк. В общем, мама помогла — нацарапал я повестушку. Впрочем, нам обоим с тобой легче написать, чем вслух рассказать о чём-то, так ведь? В первые дни университета захотел особого внимания и сунулся со своей писаниной к руководителю семинара: «Вот какой я особенный, ко мне нельзя с обычными мерками».
У Ивана радостный блеск в глазах, такой же, как у отца, когда он произносит тосты, та же исступлённая вера, что у отца, только никак она не поймёт, во что сегодня верит Иван?
— Руководителю, к моему удивлению, не только понравился опус, он велел развернуть его в роман и сделать очерк для журнала. Ещё дальше мамы пошёл: обострить конфликт, героя сделать талантливым, показать, как подпадает под власть денег. Разрешил свободное посещение. Ну что ты так смотришь на меня? Если скажу, доработка далась легко, совру. Изрядно помучился. Самые простые сцены оказались самыми сложными. Но за три месяца управился. Мой руководитель прав, прежде всего писатель должен быть гражданином, — перескочил Иван, — и волновать писателя прежде всего должны социальные темы. Ты наверняка понимаешь, какое громадное значение для государства имеет спорт?! Мировой престиж. Острых сюжетов о спорте хоть отбавляй. Например, слышала ты что-нибудь о гребной регате? Наши лодки стартовали, но через несколько минут каждая тонула.
Какой контраст с её жизнью! Крашеные соученицы из медучилища изо дня в день мучают уши пустой болтовнёй. Перед глазами, как в немом кино, возникли было, задвигались врачи, медсёстры «скорой», замелькали лица больных — старухи, чуть не утонувшей в собственных нечистотах, маленького мальчика, едва не погибшего от аллергии, тридцатилетнего мужчины с инфарктом, но значительность, патетика тона Ивана, яркий солнечный день соревнований по гребле тут же разогнали их всех, людей её быта, они уползли на задворки сознания и затаились никому не нужные.
Неожиданно Марье стало неодиноко, родственно рядом с Иваном, она приняла на веру интонацию и каждое его слово — конечно же, он защищает честь, порядочность, доброту. И очень важно всё то, о чём он рассказывает, о чём пишет. Сама она, Марья, не принимая отцовской и Ивановой патетики, подсознательно готовится именно к тому, о чём говорит Иван, — к служению обществу, к борьбе со злом, ложью, корыстью, и в своей работе она очень старается помочь, чем может, людям. Но почему же дела Ивана получаются важнее и ярче того, что делает она? Как загипнотизированная, слушает она Ивана:
— Судья говорит: «Будем играть. Мяч круглый, поле ровное, а там посмотрим, кто выиграет». Финальный матч. К концу встречи ноль — ноль. Вратарь «игреков», как и капитан команды, как и судья, не взял предложенной ему взятки и творит чудеса: ни мяча не пропускает. Во время одного захвата прыгает за мячом, берёт и не встаёт. Сначала решили, ударился о штангу. Врачи набежали. А он — мёртвый. Вынесли с поля. Обнаружили пулевое ранение. Кто мог выстрелить? Стреляли с близкого расстояния.
Внезапно всё переменилось. Голос оторвался от Ивана, жужжит. Иван совсем позабыл о маме, он упивается собой! А она как за чужой пиршественный стол попала; где никого не знает и где никто её не знает. Хотела перебить Ивана, напомнить ему о мамином существовании в их жизни, но Иван даже не заметил её движения, продолжал громко говорить:
— Видишь, сестричка, я набит сюжетами, как сеть — рыбой. Выбирай любой. И герои — фактурные. И события развиваются, как в детективах. Не думай, что преступник всегда подлец. Порой втянут тебя в авантюру, не успеешь ни в чём разобраться. Как было с первым моим героем… Руководитель посоветовал познакомиться с прототипом — знаменитым спортсменом. Вхожу к нему в доверие, езжу с ним по дачам и бассейнам, пью, прогуливаю с ним его собачку, и через какое-то время он сам раскрывается передо мной, даже не подозревая, с какой целью я свалился на его голову. Ему — представляешь себе?! — платят за проигрыши! Маша, я разоблачаю преступника! Настоящий спортивный детектив. Ты что молчишь?
Глава вторая
1
Ни птиц, ни музыки. Ваня «вошёл в доверие» к человеку и — предал его.
Столько месяцев ждала их встречи. Думала, встретятся, и сразу разрешатся замучившие её вопросы, и снова они с Иваном будут вместе, уже навсегда, а сейчас слушает его фанфарный голос победителя и понимает: в Ваниной жизни её, Марьи, нету, и мамы нету, и, что бы сейчас она ни сказала, не попадёт она в Ванину жизнь.