Не мой, не твоя

сентябрь, 2011 год

Марина

— Казаринова надо исключать! — завершила свою грозную речь завуч Галина Евгеньевна, и все посмотрели на меня в ожидании, что скажу я. Моё слово последнее и решающее.

Мне «повезло» — не успела я занять здесь должность директора, как в тот же день один десятиклассник избил другого десятиклассника. Из-за девочки. Слава богу, обошлось без особых травм, но для гимназии, которая

«Плохо начала, — досадовал вчера мой свекор, как будто я сама к той драке приложила руку. — А ведь я за тебя поручился. Ну ладно, это я утрясу. Надо только этого драчуна исключить из гимназии поскорее. Пусть им инспекция по делам несовершеннолетних занимается».

Юрий Иванович, отец Игоря, из злобного и крикливого декана Тихановича превратился во вполне сносного, а под градусом даже очень милого свёкра и изумительного дедушку. В нашей Оленьке он души не чает. В отличие от самого Игоря, к сожалению…

Да и сам Тиханович уже не декан. Наш выпуск пять лет назад был у него последним, а теперь он — замминистра образования области. И меня всеми силами тащит наверх.

Новые коллеги, конечно, в курсе, каким образом я, педагог с пятилетним стажем, год из которого к тому же провела в декрете, получила эту должность после того, как предыдущего директора сняли за поборы. Секретарь мне в первый же день донесла, кто из них и насколько усердно перемывал мои косточки в учительской. Но в лицо, разумеется, все улыбаются и чуть ли не кланяются при встрече. Плевать, я давно перестала обращать внимания на сплетни.

Галина Евгеньевна (её моя участливая секретарша советовала опасаться больше прочих, потому что та претендовала на директорское кресло и теперь чувствует себя несправедливо обделенной) ещё накануне поведала мне в красках про все грехи десятиклассника Казаринова.

— Он постоянно нарушает дисциплину, — говорила она. — Хамит учителям. Пропускает уроки. Ходит в кроссовках и джинсах! Носит в ухе сережку! Вот что это за демонстрация? И главное, отказывается снять! И теперь ещё эта драка. Хотя… эта драка очень кстати. Исключим его — одной проблемой меньше.

На самом педсовете завуч негодовала ещё яростнее.

Сам виновник торжества вместе с матерью сидел на первом ряду, взирал на всех с ненавистью и молчал. Даже когда его прямо спрашивали. Даже когда мать просила объясниться — молчал. Причем не затравленно, а с вызовом.

Это, конечно, дикость и глупость, но он до боли напоминал мне кое-кого другого. Не внешне, а именно этим мрачным непримиримым взглядом. Со стороны — так прямо партизан на допросе у фашистов. Смешно и… отчего-то щемяще.

Почти все высказывались против мальчишки — и завуч, и классный руководитель, и учителя-предметники, кроме трех воздержавшихся.

И если сначала его мать как-то пыталась оправдать сына, что-то оспорить, выпросить последний шанс, то теперь, после такого шквала обвинений, сидела, понурив голову. А после выступления Галины Евгеньевны вскинулась, мол, терять все равно больше нечего, и бросила с места с горечью:

— Для чего вы устроили этот ваш педсовет, если вы все уже решили? Для чего этот спектакль? Чтобы не просто исключить моего сына, но еще и унизить нас напоследок? Педагоги…

Последнее слово она выплюнула с таким презрением, что мальчишка, ее сын, покосился на мать, явно опешив.

Галина Евгеньевна, она сидела справа от меня, процедила сквозь зубы:

— Чему удивляться? Какая мать — такой и сын.

Ну а затем слово взяла я. Для раскачки украсила речь пафосными фразами вроде того, что победы и поражения ученика — это победы и поражения его учителя. Что проще, конечно, избавиться от проблемы, а не вникнуть и распутать. Что педагоги должны учить, в том числе и на ошибках, а не устраивать публичную порку, мы ведь учебное заведение, а не суд присяжных и заседателей. И всё таком духе.

В итоге почти единогласно решили дать мальчишке ещё шанс. За его исключение упрямо проголосовала только завуч.

— Марина Владимировна, боюсь, вы себе врага нажили, — охала потом Нина, секретарша. — Галина Евгеньевна и так злилась, называла вас, извините, блатной соплячкой, а теперь… А с другой стороны, что она вам сделает, да? У вас же родственник в министерстве… Но выступили вы здорово! Ух!

Даже не знаю, что меня раздражало больше: глупость или подхалимство, но я с невозмутимым выражением выслушала её восторги.

Дома предстояло испытание покрепче. Нет, сначала всё было хорошо. Свекор привез уже спящую Оленьку.

— В машине задремала, — внося её на руках, прошептал он.

Мог вполне говорить и в голос. Чтобы разбудить Оленьку, если уж она уснула, надо очень сильно постараться.

Мы раздели её и уложили в кроватку.

Когда я год назад вышла из декретного отпуска, родители Игоря сами вызвались сидеть с внучкой. Утром я отвозила её к ним, благо жили они рядом, а вечером Юрий Иванович возвращал мое сокровище, как вот сегодня.

— Чай будете? — предложила я.

— Можно, — согласился он, проходя на кухню. — Ну как педсовет прошел?

В первый момент он страшно раскипятился, узнав, что я не дала исключить Казаринова. Ругался полушепотом, но очень выразительно. Однако я уже научилась пропускать его гнев мимо ушей.

— Ну не будь ты дурой! Разве ты не понимаешь, что они там от тебя так и ждут проколов? Мне и без того не просто было тебя протолкнуть. Без опыта почти. Считай, сразу после декрета… Аттестация… ну что твоя аттестация, когда у других там и работы научные есть, и всякие награды?