Не мой типаж
Шрифт:
– «А утром просыпался и вспоминал, как мне отец говорил. Что это грязно и мерзко. И очень на себя сердился за это. Мне казалось если он узнает, он и про меня так же скажет. А я ведь пионер, я всем ребятам пример».
– «Короче потом как-то эта история сама собой забылась. Если бы ты сегодня не спросил, я бы даже не вспомнил».
– «Че, типа, это я из-за них таким стал?».
– «Ведь если бы я их не увидел, ничего бы не было этого».
– «А как теперь это снова забыть?».
– «В общем напиши, как все это прочитаешь. Я уже сплю на ходу. Вот решил успеть тебе написать пока меня окончательно
Леша тяжело вздохнул, прочитав эту исповедь. Только собрался на выходных отдохнуть, как тут опять работа. С другой стороны, он был рад, что Электроник начал копаться в своих воспоминаниях. Значит, хочет исправиться. Но как убедить его в том, что в его гомосексуальности не виноват никто, даже он сам? Все-таки придется с ним увидеться еще раз.
Он услышал, как открывается входная дверь. Это Зубов вернулся, но, вопреки ожиданиям, девушки с ним не было.
– А где дама твоя? – Спросил из своей комнаты Леша.
Зубов скидывал кеды.
– Да че-то не обломилось. – Кинул он, проходя в свою комнату. – Ого, какая чистота. Ты прямо хозяюшка!
Леша поморщился, предполагая, что шуточки теперь будут спускаться все ближе и ближе к плинтусу на фоне его очевидных пристрастий к удушьям от мужчин, превосходящих в весе. Он написал Электронику, чтобы тот позвонил, как будет готов встретиться. Зубов включил на кухне чайник.
– Пойдем, бутеров сделаю тебе за такую шикарную приборку. – Он сунул голову в комнату Леши. В руке у него был тот самый нож.
– А это что? – Спросил, выходя, Леша.
Зубов оскалил свои клыки в кровожадной улыбке:
– Специальный мозговой нож. Но штука крайне бесполезная, даже если наточенная. – Зубов перевернул лезвие, любуясь игрой бликов. – Зато для бутеров в самый раз! Сейчас продемонстрирую. Садись.
5.
– Цезарь Петрович, почему Вы так уверены, что у Сухумской шизофрения? – Леша с заведующим сидели в понедельник в кабинете. Леша изучал историю болезни Эльвиры. – По томограмме никаких признаков же не выявлено. А нейротест проводили?
– Алексей Иваныч, читайте историю. – Старик-психиатр глотал капли, стоя возле окна. – Утверждала, что слышит голоса, убеждающие ее отказаться от родных, уйти из семьи. Бред отравления, к тому же. Жаловалась, что муж хочет ее отравить, зная о ее аллергии на сладкое. Головные боли частые.
– А тики?
– Какие тики еще? – Старик поглядел на молодого врача из-за плеча.
– В пятницу во время посещения. – Леша отвлекся от изучения документации. – Она начала говорить с мужем. Он указал на то, что сейчас другое время года. У нее случился тик. Слабый, едва заметный. А затем последовала агрессивная вспышка.
– Тик – это навязчивое, стереотипное движение. – Психиатр сел за стол, подвинув к себе документы, которые заполнял до этого. – Она у нас с декабря месяца в отделении. Никаких тиков я до этого у ней не замечал. Или что, хотите сказать, он у нее с прошлой недели начался?
Леша помолчал, услышав, как раздражение, зародившееся в первом вопросе пожилого врача, разрослось наподобие плюща за все время их разговора. Конечно, никому не приятно, когда поставленный диагноз оспаривают. Но слишком уж разительны были симптомы, которые он наблюдал в пятницу днем.
– Назначенное лечение явно не идет ей на пользу. – Отважился сказать Леша, выждав паузу. – Она у нас почти полгода. Это большой срок для пребывания в остром отделении.
– Шизофрения, голубчик, это патологическое, хроническое, постепенно ухудшающееся состояние. Что бы мы ей ни назначили, можем только ослабить остроту течения симптомов.
– А этот Валентин? Она называет себя так. У пациентов с шизофренией обычно нет имен для их галлюцинаций.
– Это бред заселения. Она говорит, что слышит его, что он указывает ей, что делать. – Старик снял очки, протирая их. Откинулся на спинку кресла. – Да у меня таких, как она, куча уже была. Поработай с мое. Шизофрению с расстояния в три километра различать начнешь.
– Можно я с ней беседу еще одну проведу? – Леша смотрел результаты выполненных диагностик. – Вы не возражаете?
– Да как пожелаете. – Старик вскинул руки. – Но только сперва изволь диагностировать поступившую с прошлой недели. Тебе надо диагноз предварительный подтвердить. И лечение назначенное скорректировать. А потом, будь добр, отправляйся в приемную и работай там. А потом, когда время вдруг появится свободное, делай, что пожелаешь.
То, как Цезарь Петрович скакал с уважительной формы обращения к личной, раздражало. Но Леша, ободренный тем, что ему разрешили хотя бы с одной пациенткой провести личную беседу, поднялся. Молодая женщина, которая намеревалась покончить жизнь свою и ребенка самоубийством, сидела на кровати в палате, уставившись в зарешеченное окно. Сегодня она выглядела посвежее, сказались несколько дней постоянного сна – первые дозы препаратов, которые вкалывали поступившим в острое, были способны уложить на кровать не то, что хрупкую девушку, а даже лютого викинга, в крови которого играли съеденные мухоморы.
Леша присел на стул рядом, поздоровавшись. Женщину звали Юля. Она поглядела на него с тягостным выражением в глазах. У нее предстояло выяснить, как протекала беременность и роды, каким было ее настроение, часто ли оно портилось, бывали ли навязчивые идеи. Далее следовало провести опрос согласно Эдинбургской шкале послеродовой депрессии. Плюсом Леша собирался еще направить ее к эндокринологу, чтобы тот взял анализ крови на уровень гормонов.
За все время беседы она ни разу не спросила о том, когда ей можно будет увидеться с родными и, тем более, с ребенком. Но такое состояние довольно часто бывает у женщин, которых недавно сняли с окна. По результатам беседы Леша подтвердил для себя, что с диагнозом не ошибся. Но нужно было еще получить результаты анализа крови, чтобы уж наверняка.
– Простите, а можно еще спросить кое-что? – Она слегка придвинулась, когда он встал, чтобы идти. Нагнулась ниже, опасаясь, будто ее могут подслушать. – Мне никто не дал никакой банки, чтобы сцеживаться. Я просила женщину… У меня там все колом встало. – Ее руки аккуратно легли на грудь. Лицо исказила гримаса боли. – Можете, пожалуйста, сказать медсестре, чтобы помогла мне?
– Конечно, Юлия Сергеевна. – Тут только Леша понял, что мокрые пятна у нее на больничной рубашке – это следы от молока, которое приливало и приливало с того самого времени, как ее разлучили с ребенком. – Сейчас передам медсестре.