Не может быть! (сборник)
Шрифт:
Заведующий говорит:
— Дюже крепко спал, сукин сын! Это ужасти подобно, сколько уперли!
Дворник говорит:
— Чтоб много уперли, этого не может быть. Я бы проснулся.
Заведующий говорит:
— А вот сейчас составим акт и увидим, какая ты есть ворона — какой неимоверный убыток государству причинил.
Тут они начали составлять акт в присутствии милиции. Начали говорить цифры. Подсчитывать. Прикидывать. И все такое.
Бедняга дворник только руками всплескивает и
Заведующий говорит:
— Пишите: «Девять пудов рафинаду. Папирос — сто шестьдесят пачек. Дамские чулки — две дюжины. Восемь кругов колбасы…».
Он диктует, а дворник прямо подпрыгивает при каждой цифре.
Вдруг кассирша говорит:
— Из кассы, — запишите, — сперли боны на сто тридцать два рубля. Три чернильных карандаша и ножницы.
При этих словах дворник начал даже хрюкать и приседать — до того, видать, огорчился человек от громадных убытков.
Заведующий говорит милиции:
— Уберите этого дворника! Он только мешает своим хрюканьем.
Милиционер говорит:
— Слушай, дядя, уходи домой! Тебя попросят, когда надо будет.
В это время счетовод кричит из задней комнаты:
— У меня висело шелковое кашне на стене — теперь его нету. Прошу записать, я потребую возместить понесенные мне убытки.
Дворник вдруг говорит:
— Ах он подлец! Я не брал у него кашне. И восемь кругов колбасы — это прямо издевательство! Взято два круга колбасы.
Тут наступила в магазине отчаянная тишина.
Дворник говорит:
— Пес с вами! Сознаюсь. Я своровал. Но я сравнительно честный человек. Я не дозволю лишнее приписывать.
Милиционер говорит:
— Как же это так? Значит, дядя, выходит, что это ты проник в магазин?
Дворник говорит:
— Я проник. Но я не трогал эти боны, и ножницы, и это сволочное кашне. Я, говорит, взял, если хотите знать, полмешка сахару, дамские чулки одну дюжину и два круга колбасы. И я, говорит, не дозволю иметь такое жульничество под моим флагом. Я стою на страже государственных интересов. И меня, как советского человека, возмущает, что тут делается, — какая идет нахальная приписка под мою руку.
Заведующий говорит:
— Конечно, мы можем ошибиться. Но мы проверим. Я очень рад, если меньше украли. Сейчас мы все это прикинем на весы.
Кассирша говорите:
— Пардон, боны завалились в угол. Боны не взяты. Но ножниц нету.
Дворник говорит:
— Ах, я ей плюну сейчас в ее бесстыжие глаза! Я не брал у нее ножней. А ну, ищи лучше, куриная нога! Или я тебя сейчас из кассы выну.
Кассирша говорит:
— Ах, верно, ножницы нашлись. Они у меня за кассу завалились. И там лежат.
Счетовод говорит:
— Кашне тоже найдено. Оно у меня в боковом кармане заболталось.
Заведующий говорит:
— Вот что, перепишите акт. Сахару действительно не хватает полмешка.
Дворник говорит:
— Считай, холера, колбасу. Или я за себя не отвечаю. У меня, если на то пошло, есть свидетельница — тетя Нюша.
Вскоре подсчитали товар. Оказалось, украли все, как сказал дворник.
Его взяли под микитки и увели в отделение.
И его тетю Нюшу тоже задержали. У ней эти продукты были спрятаны.
Так что, как видите, тут сперли на копейку, а навернули на тысячу. И в этом видна, так сказать, игра коварной фантазии и кое-какая философская мысль.
А без этого, говорят, сейчас никак нельзя. Без этого только дурак ворует. И вскоре попадается.
Так что в этом деле хитрость и коварство вступили в свои права. И даже в другой раз братья Кант и Ницше кажутся прямо щенками против современной мысли.
И в нижеследующем рассказе это можно вполне видеть.
Рассказ о том, как чемодан украли
Недалеко от Жмеринки у одного гражданина свистнули, или, как говорится, «увели» чемодан.
Дело было, конечно, в скором поезде.
И это прямо надо было удивляться, каким образом у него взяли этот чемоданчик.
Главное, пострадавший попался, как нарочно, в высшей степени осторожный и благоразумный гражданин.
У таких, обыкновенно, даже ничего не воруют. То есть не то чтобы он сам у других пользовался. Нет, он честный. Но только он осторожный.
Он, например, своего чемодана из рук весь день не выпускал. Он, кажется, даже с ним посещал уборную. Хотя это ему, как говорится, было не так легко.
А в ночное время он, может быть, лежал на нем ухом. Он, так сказать, для чуткости слуха и чтоб не унесли во время процесса сна, ложился на него головой. И как-то там на нем спал — не знаю.
И он даже для верности не приподнимал головы с этой своей вещи. А если ему нужно было перевернуться на другой бок, то он как-то со всем этим предметом вращался.
Нет, он в высшей степени чутко и осторожно относился к этому своему багажу.
И вдруг это у него свистнули. Вот так номер!
А еще, тем более, его предупредили перед сном. Ему кто-то там сказал, когда он ложился:
— Вы, говорит, будьте добры, осторожней тут ездите.
— А что? — спрашивает.
— На всех, — говорит, — дорогах воровство почти что прекратилось. Но тут, на этом перегоне, еще отчасти бывает, что шалят. И даже бывает, что сапоги с сонных людей снимают, не говоря о багаже, и так далее.