Не надо, дядя Андрей!
Шрифт:
Сижу напротив, за своим столом, убрав руки в карманы и уже минут пять поглаживаю через ткань вздыбленный член. Нихера не помогает, сейчас просто взорвусь.
– Дядь… – ее голос спотыкается, словно тяжело произнести эту очевидную ложь. Какой я ей дядя. – Андрей… пить. Пить хочу.
Я вздыхаю и наливаю воду из кулера в одноразовый стаканчик и подаю ей, стараясь не смотреть на то, как вывернуто ее тело, как оно изгибается на стоматологическом кресле, хотя фантазия услужливо подбрасывает множество вариантов того, как можно ее еще тут разместить.
Не могу отойти, не могу остановиться. Трусь как какой-то извращенец.
Когда она слишком сильно сжимает стаканчик и проливает на себя воду, вздрагивая от холодных капель на груди, я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы.
Ядовитая змея ползет внутри головы и шепчет, что Лиза мне не родня, я даже не официальный опекун, деться ей некуда, что такого, если…
После «если» я не слушаю, лишь сильнее стискивая зубы, так что начинает крошиться эмаль.
– Дядя… Андрей, – она приподнимается и находит меня мутным взглядом. – Можно… меня отпустить? Я уже… нормально.
– А выглядишь как обдолбанная.
И это тоже мой фетиш.
Сука…
– Но я…
– Жди, пока докапается! – Отрезаю я и отхожу назад на несколько шагов. Каждый из них дается мне таким потом и кровью, как ни одна тренировка в спортзале.
Она снова извивается на кресле, стараясь повернуться так, чтобы не задеть капельницу и устроиться поудобнее. У нее безупречная фигура, по-настоящему женственная, гитарная. Тонкая талия и выраженные грудь и бедра. Все эти ленточки и резинки на ней только мешают любоваться.
Сорвать. Змея шипит и капает ядом в мозг. Надо все это сорвать.
– Андей… – просит Лиза тоненьким голосочком. – Я писать хочу.
Пиздец.
Прикрываю глаза. Конечно, две банки поставил. Еще бы она не хотела.
Одной рукой сжимаю член через карман в штанах, другой приклеиваю иглу пластырем и поднимаю кресло. Поддерживаю Лизу за спину, пока она садится, встает и, пошатываясь, идет до туалета. Рука ненароком соскальзывает на ее упругий зад и только испуганно-злой взгляд удерживает меня от того, что я собирался сделать.
Я не люблю плети. Но сейчас…
Открываю ей дверь туалета. Закатываю стойку с капельницей. Она смотрит на меня:
– Уйди, я так не могу.
Эх, не того боишься… племяшечка.
Отошел. Вернулся через десять минут, когда все разумные сроки кончились. Рванул дверь – она сидела на унитазе с закрытыми глазами. Кажется, спала. Вздрогнула, просыпаясь, увидела меня, заплакала:
– Отпусти меня… Мне не нужен опекун, особенно такой.
– Какой? – я разозлился. – Который спасает твою никчемную жизнь? Надевай трусы и выметайся!
Я шваркнул дверью об косяк и с облегчением почувствовал, что от ее наглости желание трахнуть сменяется желанием убить. С этим мне гораздо проще бороться, чем с выжигающей похотью.
Она выползла, все так же пошатываясь. Я проверил иглу, выкрутил скорость на максимум и за десять минут докапал ей остатки. Проводил наверх и втолкнул в комнату, жалея только об одном – что не поставил изнутри замок. Сейчас она бы заперлась и я не чувствовал бы себя чудовищем, которое может ворваться в башню принцессы в любую секунду, чтобы напитать свою ярость и похоть.
Лиза
1.
Мне казалось, что слезы не остановятся никогда. Я сорвала с себя эти омерзительные шмотки, завернулась в халат и лежала лицом в подушку, плакала и плакала, пока у меня не заболела голова. И тогда я заплакала еще горше, потому что раньше я знала, что делать в этом случае. Надо было прийти к маме, она давала мне таблетку и все проходило. А в этом доме я не знала, где что хранится. И не хотела наткнуться на этого… Этого урода.
Он ходил там за дверью, чем-то шумел, даже напевал. А я лежала и мне все сильнее хотелось в туалет. Но при воспоминаниях о том, как он отводил меня пописать в клинике, я стискивала зубы, сжимала бедра и согласна была терпеть и дальше, лишь бы не попасться снова.
Когда все стихло, я еще полчаса сидела под дверью, вслушиваясь в то, что происходило в доме. Как бы ни болел низ живота, я все равно считала минуты. И выбралась, когда долго-долго не слышала ничего. Прокралась бегом на цыпочках в туалет и только тогда выдохнула наконец.
Стоило избавиться от одной проблемы, как в голову вгрызлась другая. Боль тут же захватила меня, погружая голову в огонь. Невыносимая и яркая. Терпеть было невозможно.
Где же искать таблетки?
На кухне я лазила по шкафам, стараясь не грохнуть дверцами, но удерживать их трясущимися от боли руками было все сложнее. В какой-то момент я просто расплакалась от обиды. Все пошло не так, слишком давно все пошло не так!
И в этот момент в моем мозгу яркой вспышкой, причинившей нестерпимую боль, мелькнуло воспоминание. В гардеробной! У Андрея! Белая коробка с красным крестом! Там должны быть таблетки!
Это было чертовски опасно, но я не могла больше терпеть. Собрала себя в кучку и тихонечно добралась до его спальни. Дверь была плотно прикрыта и из-за нее не доносилось ни звука. Но вдруг она звуконепроницаемая?
Я подошла к двери в гардеробную и тихонько ее потянула. Она была на магните и легко отворилась с чавкающим звуком. Я прокралась на цыпочках, включив экран телефона и подсвечивая им полки. Фонарик я боялась врубать.
Но коробка стояла ровно там, где мне привиделась. Я поднялась на цыпочки и потянулась за ней. Выронила телефон, но он упал мягко. Кончиками пальцев подцепила аптечку и с облегчением упала на пол, прижимая ее к себе. Нащупала телефон и подсветила внутрь.
Мне могло не повезти. Я потом уже подумала, что это могла быть автомобильная аптечка. Но здесь лежали прямо сверху таблетки «Кетанов». Довольно сильные. Мама не решалась мне их давать. Но я знала, что это обезболивающее.
Разгрызла прямо тут, хныча от горечи, сныкала в карман халата еще пачку и снова поставила аптечку на место.