Не надо меня прощать
Шрифт:
Фишкин увлекался своими рассуждениями, а потом ловил себя на безумной мысли, что слишком часто думает о Зое. Сама эта мысль казалась ему забавной и приводила в состояние веселого сарказма. Фишкин на какое-то время выходил из своей депрессии и смеялся над собой, опять же первый раз в жизни. И не находил в этом ничего унизительного для себя. Даже можно сказать, с удовольствием над собой смеялся Вадик Фишкин. Потому как был неглуп и понимал, что над другим посмеяться – особого ума не надо. А вот попробуй повеселиться над собственными проколами!
С
«Тихий час соблюдают, как в лагере, прикольно!» – усмехнулся Фишкин.
В эту минуту дверь в палату бесшумно приоткрылась и на пороге появилась… нет, не появилась, а материализовалась из воздуха (так показалось обалдевшему Фишкину) Зоя Колесниченко. Вот уж кого он решительно не ждал!
Она робко оглядела помещение и, заметив Вадима, сидевшего на кровати, неуверенно заулыбалась.
– Привет… Ну, как ты тут? – спросила она участливо обеспокоенным тоном, будто они давние добрые друзья или даже родственники.
– Да вот, как видишь, жив пока, – настороженно ответил он ей. – А-а… ты, вообще-то, зачем пришла? – Фишкин пытался сообразить, чего ждать от этого явления – упреков, обвинений, слез или истерик?
– Как это зачем? Проведать! Ведь к тебе еще никто не приходил из класса, так? – Убедившись, что Вадим не проявляет агрессии, Зоя почувствовала себя увереннее.
И вообще Фишкин вызывал в ней такую щемящую нежность, что Зое безумно захотелось прижать к груди его непутевую лохматую голову и не отпускать никогда-никогда.
– А знаешь, Вадик, мне кажется, что… они и не придут. Они боятся.
– Боятся? Блин, кого боятся? – Фишкин растерялся.
– Не кого, а чего! Заразиться боятся, вот чего. Что тут непонятного? – терпеливо, как ребенку, объяснила Зоя.
– А ты… не боишься? – на секунду запнувшись, тихо спросил Вадим.
– Я? Если совсем честно, то… я об этом как-то не думала. И… и разве я могла не прийти? Ты ведь понимаешь почему?
Да, он понимал. Такие чувства были для него внове, у него вообще голова шла кругом от присутствия Зои, от ее слов. Как-то вдруг показалось естественным, что они спокойно, по-дружески беседуют и его ничего не раздражает в ней. Более того, Фишкин не ощущал ни неловкости, ни стыда и даже испытывал нечто вроде благодарности Зое за это.
Зоя же была на седьмом небе от счастья. После всех потрясений и душевных мук вот так доверительно, по-доброму общаться со своей мечтой – это круто, черт побери!
Сейчас, когда ее любимый растерял весь свой гонор и выглядел таким напуганным и потерянным, Зоя чувствовала себя старше и мудрее рядом с ним. Ей хотелось его опекать и заботиться о нем, исполнять смешные капризы, баловать вкусненьким…
– Знаешь, а у нас в школе дезинфекцию делали! И таблетки всем выдали, для профилактики. – Зоя в лицах пересказала Вадиму эпизод с Виолеттой, Ермолаевым и Люстрой. – А еще мой кот Чак – помнишь его? – шлет тебе привет. – Зоя из всех сил старалась развеселить
– Зоя, скажи, если я тебя спрошу, ты ответишь мне правду? – наконец решился Фишкин.
– Ну да… Какой мне смысл врать? – удивилась она.
– Не торопись… Ты еще не знаешь вопроса. Скажи, ты что, совсем не сердишься на меня? Другая забыла бы, как звали, стопудово, а ты пришла вот, не побоялась… Не то что другие… – Последние слова Фишкин произнес с такой детской обидой, что Зоя чуть не улыбнулась, но вовремя себя сдержала, только дрогнули уголки губ.
– Я не другая, Вадик. Я – это я и стараюсь оставаться самой собой, ни на кого не походить. – Тут Зоя немного покривила душой, вспомнив, как ей хотелось подражать Лу Геранмае. – А что касается твоего вопроса… Естественно, я не сержусь. Уже. Хотя, даже если бы сердилась, то пришла бы все равно, потому что я… я люблю тебя независимо от того, сержусь я на тебя или нет.
– Так… Ты хочешь сказать, что простила меня? Простила за то, что я сделал? Знаешь, я многое понял, тут, в больнице этой чертовой! – Фишкин говорил эмоционально, и его серо-зеленые глаза бегали быстрее обычного.
– Подожди, Вадик, тебе, наверно, нельзя нервничать… Да, ты причинил мне сильную, очень сильную боль, но… любовь может простить все. Я уверена в этом. Хотя некоторые со мной не согласны.
Фишкин медлил с ответом. Он обдумывал Зоины слова: согласен ли он с ними?
«А она сегодня ништяк, клево выглядит!» – промелькнула в голове странная и, казалось бы, совершенно неуместная мысль.
За последнее время Вадим привык к появлению странных или даже просто дурацких мыслей, причем в большом количестве. Поэтому и эта мысль не вызвала у него недоумения и была принята как должное.
– Так вот, я много думал и понял, что вел себя с тобой как последняя свинья. Даже странно, что я не понимал этого раньше. Лу назвала меня подлецом и правильно сделала. Я не знаю, почему я такой, ну, просто такой, и все. А ты… Я никогда не встречал таких, как ты. – Фишкин внезапно закашлялся.
Зоя терпеливо ждала, когда Вадим снова заговорит. Она вся замерла в предчувствии чего-то очень радостного и светлого.
Фишкин зябко передернул плечами и закутался поплотнее в одеяло. Его знобило, но не столько от болезни, сколько от этих несвойственных ему слов раскаяния. Он очень хотел быстрее закончить этот неловкий и тяжелый для обоих разговор и поболтать о чем-нибудь более приятном. Но Вадим сказал еще не все, что хотел, и поэтому ему пришлось продолжить:
– Извини… Да, так вот… Ты не похожа на других девчонок, ты… круче! Ну, я не знаю, как еще тебе сказать, что ты клевая! И знаешь, я… я не достоин твоей любви… Вот. Это я теперь точно секу – ты не должна так меня любить… За что вообще ты ко мне… так? – Фишкин выдохся. Он устал от этого сбивчивого монолога, который отнял у него огромное количество душевных сил.