Не надо меня прощать
Шрифт:
– Ну как, нравится? – спросила Зоя у Чака, лениво помахивавшего кончиком серого с голубым отливом хвоста.
Кот оставил свое мнение при себе и, коротко мяукнув, прыгнул Зое на колени.
4
– Слышь, Фишка, чего это наша новенькая как-то странно на тебя поглядывает? – поинтересовался любопытный Ермолаев у Вадима.
Только что началась большая перемена, и они расположились на подоконнике перед кабинетом химии. Сюда не добегала бестолковая и крикливая малышня, что давало возможность двум взрослым людям спокойно поговорить о делах насущных.
– Да? – вполне искренне удивился Вадим. – Не знаю… Я не замечал. А что, она в натуре смотрит? Может, тебе показалось?
– Ни фига себе, показалось! Да она с тебя глаз не сводит! Конечно, куда тебе кого-то заметить, кроме своей Лу…
– Фигню ты городишь, дружище! При чем здесь Лу? Да и не моя она вовсе… У меня, если хочешь знать, в женском внимании недостатка не наблюдается. Иногда даже надоедает все.
– Хочешь сказать, и Каркуша тебе надоела? А не она ли тебе «досвидос» сказала, а? – подначивал товарища неугомонный Ермолаев.
– Если ты не в курсе, так и нечего языком молоть, – надулся Фишка, но все же счел своим долгом объяснить: – С Катей у нас характеры разные оказались. Слышал, такое бывает у людей? И вообще я не собираюсь обсуждать ни с тобой, ни с кем-либо другим свои отношения с девушками. Ты лучше мне вот что поведай, – сменил он тему разговора, – тебя Наумлинская на свой день рождения приглашала?
– Приглашала. Да она, по-моему, почти весь класс позвала. Классно оттянемся… Ты, кстати, в курсе, что сие празднество не у нее дома будет, а в «Гараже»?
Вадим поморщился. Новомодная пиццерия под названием «Гараж» ему не очень нравилась, он чувствовал себя комфортней в более спокойном, романтическом интерьере или уж, на крайний случай, в привычном минималистическом интерьере кафе «Два клона». Но тут уж выбирать не приходилось.
Следующим уроком была химия. Фишкин неплохо разбирался в ее премудростях, поэтому позволил себе слушать вполуха. Намерения на этот раз у него были иные – проверить, что там насочинял приколист Ермолаев. Лично он, Фишка, был на все сто уверен, что все это – плод Юркиной безудержной фантазии, но в душе все же зародились сомнения… А вдруг правда? Хотя, с другой стороны, ну и что с того, даже если Зоя и пожирает его глазами? Ему-то без разницы. Ну влюбилась девочка, что тут особенного? В него-то еще как можно влюбиться! Но она-то ему совершенно безразлична. Нет, как одноклассница новенькая,
Так или примерно так рассуждал Фишкин, украдкой наблюдая за Зоей. Она сидела через проход от него, на одну парту ближе к учительскому столу, чем он сам. Делая вид, что смотрит в окно, Вадим то и дело косился в ее сторону, однако ничего интересного не заметил, поэтому в его голове возникло два вполне разумных предположения: либо Зое неудобно сидеть, повернувшись назад, либо Ермолаев, как обычно это с ним происходило, все выдумал. Просто так, от скуки.
Другой бы на месте Фишкина после первой же неудачи бросил эту затею и думать бы о Зое забыл через минуту, но Вадим был не таков. В нем проснулся охотничий азарт, и он стал потихоньку наблюдать за новенькой на всех уроках и каждый раз, когда ловил на себе ее робкий и в то же время восхищенный взгляд, ставил в уме плюс, а в конце дня все эти плюсы подсчитывал.
«Да, надо признать, у нее в глазах есть что-то такое… Неужто втюрилась в меня на самом деле? – не без самодовольства размышлял Фишкин. – Ладно, мне-то что! Пусть себе любит на здоровье. Жалко, что ли? Мне-то ее чувства параллельны, хотя, конечно, если быть уж до конца честным, то мне это скорее приятно, чем наоборот».
Вскоре Фишкин как бы привык к почти постоянному вниманию Зои и благосклонно принимал ее молчаливую, робкую влюбленность. Это изрядно льстило его самолюбию и, ко всему прочему, служило лишним поводом позлить надменную Лу.
– Ну что, убедился, что я не вру? – поинтересовался Юрка Ермолаев у Вадима, когда они столкнулись после уроков возле раздевалки.
Там было пусто, почти все разошлись по домам, только три сиротливые, возможно даже забытые кем-то куртки безжизненно повисли на крючках.
– Ну, допустим…Что это меняет? – сухо поинтересовался Вадим, застегивая молнию на своей модной, синей с желтыми полосами куртке.
– Тебе что, по барабану? – изумился Юрка. – Да если б Черепашка на меня хоть раз так посмотрела, я бы, наверное, умер от счастья!
– Не гони, Ермол, – остудил товарища Вадим. – Терпеть не могу этих слезовыжимательных базаров!
– Знаешь, а на меня никто никогда не смотрел такими глазами… Это же офигенно приятно, наверное, да? – не унимался Юрка.
– Слушай, чего ты вдруг сопли распустил? Насмотрелся мексиканских сериалов, что ли? – не поддавался на провокацию Фишкин. А в том, что с Юркиной стороны это была именно провокация, подвох, Вадим почему-то не сомневался. – Вообще-то мне все это глубоко фиолетово, – развязным тоном продолжал он. – Ну, подумаешь, одной втюренной больше, одной меньше, какая, блин, разница?
Фишкину нравилось быть таким вот циничным дон-жуаном, и он только усмехался, глядя на погрустневшего Ермолаева. Причина грусти Вадиму была ясна: коварный Юрка с какой-то целью хотел вывести его на разговор по душам. А теперь вот взгрустнул, когда Вадим так лихо его обломал. И хотя Фишкин чувствовал себя победителем, разговор этот почему-то оставил неприятный осадок в его душе, который, впрочем, очень скоро выветрился начисто.
«Кстати, – вспомнил Вадим по дороге домой, – книжку надо бы отдать».