Не называй меня майором...
Шрифт:
Игумнов уточнил:
– Адрес их вы знаете?
– Они должны были меня встретить на станции.
– Вещи при вас?
– Какие вещи? Газета вот только. Завтра я возвращаюсь…
Назад, к дежурному, шли уже медленнее.
Игумнов продолжал задавать вопросы:
– А электропоезд барыбинский? Или дальний?
– Я не обратил внимания.
– Это как же?!
– В случае чего пересел бы на следующий …
– Но движение – то заканчивалось!
Все выглядело более, чем
«Что-то не то…»
– В крайнем случае взял бы такси…
– Ночью?! До Барыбино?!
– Это мои проблемы…
Возразить было нечем. Тем не менее ложь оставалась ложью.
Он уже решил для себя:
«Этого заявления не будет…»
Тем более с его подачи – начальника вокзального розыска.
«Иначе уголовное дело. Верняк. Искать кошку в комнате, где её не было…»
– Я понимаю…
Отбиться от заявления выглядело делом непростым.
«Мужик серьезный. Бог знает, кому направит свою телегу…»
Вернулись в Линейное Управление. Тут все оставалось по-прежнему. Дежурный отсутствовал, телефоны молчали.
– Что Качан?
– Не звонил, – помощник все ещё занимался протоколом.
Отсутствие известий от Качана настораживало.
«Что-то произошло…»
Прошли в кабинет. Потерпевший подвинул все тот же стул, напротив Игумнова, сел:
– Заявление я должен отдать на регистрацию дежурному? Или вам?!
Он знал или догадывался о главном смертном грехе милиции – те не регистрировали преступления, которые не в состоянии были раскрыть. Боролись за высокий процент раскрытия.
Если они делали это грубо и неосторожно, их выгоняли как нарушителей законности а, если регистрировали все подряд, но не могли обеспечить процент, от них рано или поздно все равно тоже освобождались.
«Уже во всем мире отказались от игры в цифры. А мы…»
Недавно вновьназначенный министр – без года неделя в милиции – с чьей-то подачи снова провозгласил – «существенно повысить процент раскрываемости преступлений…»
– Или послать по почте?
– Можете отдать мне. Я проверю. Кстати, билет на электричку у вас с собой?
– Наверное. Надо поискать…
– Поищите, пожалуйста.
Игумнов по диагонали просмотрел заявление, составлено оно было грамотно, исполнено аккуратным разборчивым почерком…
Внизу стояла приписка:
«Об ответственности за ложный донос предупрежден».
Подписи не было.
«На почте он будто бы составлял…»
Игумнов отложил бумагу.
– Что вы скажете о нападавших?
Потерпевший пожал плечами.
– Молодые ребята. Я там все написал. Один – брюнет, симпатичный парень, другой – тот что, по выше, блондин. Он грубее…
– Вы забыли подписать, – Игумнов снова вернулся к бумаге.
– Это мы сейчас… –
– Считаете?
– Без сомнения. Оба высокие, без головных уборов. В коротких куртках. Куртки темные, похожи на мою…
Он потряс полой.
«Как перед ищейкой оброненным преступником платком или перчаткой…»
Игумнов все не готов был взять след. К тому же подпись под заявлением явно отличалась по цвету от остального текста.
– Вы собирались показать билет…
– Это важно? – Заявитель явно чувствовал себя хозяином положения. – А если ограбят безбилетника?! Вы преступников не ловите?!
Он для вида поискал по карманам.
– По моему, я выбросил.
– А сколько он стоил?
– Не помню. Это все?
– Минутку.
Игумнов набрал номер пункта оборота электропоездов.
– Что за электричка стояла… – Он назвал путь и примерное время. – Дальняя?
– Нет, до Расторгуева. Перегоняли вне расписания…
– Спасибо, – он положил трубку. – Вы садились в голову? В хвост?
Потерпевший почувствовал недоброе – насторожился.
– В средину… —
– В тамбуре, кроме вас, были ещё пассажиры?
– Ни единого человека.
– А, вообще, на платформе?
– Со мной, по-моему, мало садились…
«Вранье…»
В Расторгуевской электричке, пассажиры занимали как раз всю средину поезда – чтобы на конечной быть ближе к остановке видновского автобуса. Заявитель этого не знал.
«И вообще…Да никуда он не собирался, на ночь глядя!..»
Перед Игумновым сидел чиновник, из неплохо оплачиваемых. Возможно даже из одной из структур исполнительной власти. Целью его прихода было сделать ложное заявление о разбое.
«Только вот подготовился он недостаточно. А, может, не рассчитывал напороться на начальника розыска.
– Долго еще?
Лже-заявитель взглянул на часы.
От Игумнова не ускользало ни одно его движение.
«Сейчас он свалит, а я должен либо зарегистрировать его фуфло, либо бросить в корзину»…
В первом случае вокзальный розыск был бы обеспечен работой, лишенной смысла, в ущерб раскрытию действительных преступлений. Процент раскрываемости и без того стоял на самой низкой из допустимых отметок. Дальше обычно следовал разгром с вызовом на коллегию. И такую коллегию уже готовили. С треском, с оргвыводами на самом высоком уровне…
Не регистрируя заявление, он, Игумнов, становился заложником в неизвестно чьих руках .
«В любой момент отправит в отставку, а то и под суд..».