Шрифт:
За окном бушевала метель, укрывая хлопьями пушистого снега крыши, деревья, кусты и землю.
«До утра не перестанет, – глядя через стекло на белое марево, подумал Петр, – точно не перестанет … Значит, завтра опять за лопату и очищать от выпавшего снега тропинку … А, может быть не надо? Пусть останется? Схватит его мороз и будет крепкий наст. Хотя, вряд ли … Ноги все равно будут проваливаться, корочка-то не выдержит веса. Надо чистить! Надо!»
Он отошёл от окна к жарко натопленной печи и, ощущая как тепло от нее обволакивает его, улыбнулся: «Все-таки правильно, что не стал отказываться от нее, не дал ее развалить. Что ни говори, а в такую погоду нет ничего лучше, чем быть дома в тишине и покое. Отопление газом и электричеством,
Ему не нравилось быть одному, но что поделаешь? И он пытался, хотя это очень плохо у него получалось, убедить самого себя, что, видимо, настало время отдохнуть от постоянно окружавших его разных людей: хороших и плохих, умных и не очень, умелых и лодырей … И каждого надо было узнать, к каждому найти подход … Это ему удавалось, но сколько для этого требовалось нервов, а, подчас и времени … Эх, кабы знать заранее, что так все обернется, может быть, и поступать надо было по-другому. Но заранее знать невозможно. Вот и пришлось уединяться, скрыться от всех здесь, в этом маленьком по современным меркам доме. Доме, о котором знают только самые близкие дорогие ему люди. Была ли это попытка самообмана? Конечно, была. Была как своего рода спасательный круг, который помогает лишь тем, кто не теряет самообладание, контролирует свои действия.
Петр отошёл от печи, придвинул к окну кресло и сел в него. За окном ночная снежная карусель, не останавливаясь продолжала раскручиваться все сильнее и сильнее, снежинки летели все быстрее и быстрее, их становилось все больше и больше, они увеличивались в размерах, превращаясь в снежные хлопья.
«Зима решила окончательно вступить в свои права, – вздохнул он, – ее время пришло … Время … Да, время … И мое время пришло. Время выбирать и принимать решение. Решение о том, как быть и чем заниматься. И решение это должно быть единственно верным. Отступать от него нельзя. Нельзя!»
Петр верил и знал, что принятое им решение он выполнит, как выполнял предыдущие, как бы не сложно ему это было, выполнял, основываясь на своих давно выработанных принципах, определявших все его действия во всех ситуациях, в которых ему приходилось оказываться и зачастую не по своей воле. Порой это было больно и обидно, но по-другому он поступить не мог, не то, что не хотел, а именно не мог! Не мог и все!
«А ведь меня многие не понимали … многие завидовали … многие ненавидели … строили козни … Но я остался таким, каким есть! Остался, несмотря ни на что. Хорошо ли это, или нет? Трудно судить … но все же, думаю, это было правильно … Хотя, кому как … Но это пусть они решают сами».
***
Снежная круговерть остановилась, когда утро уже готовилось передать эстафету дню. Небо прояснилось и на нем появилось холодное солнце. Выпавший снег заискрился миллиардами мелких звёздочек, вспыхивающих там, куда обращал свой взор …
«Мороз усиливается, – привычно беря лопату, подумал Петр. – Ночь будет не в пример прежней студеной. И правильно, скоро Новый год, слякоть не нужна. Зима должна быть зимой, а Новый год – Новым годом».
Выпавший снег уже успел покрыться коркой и лопата, ломая наст, с хрустом вонзалась в него, гася блестевшие звездочки.
«Вот так и бывает со многими, – усмехнулся Петр, – только стоит «заблестеть», тут же найдутся те, кто «погасят». Пусть не выделяются! Чем они лучше нас? Пусть будут, как все! А сами только и думают, как вспыхнуть самим, полагая, что уж они-то не погаснут. С их-то наглостью, с умением подстраиваться, а тем более с их связями … Подлость таких людей безгранична. Как говорится, мы это проходили».
Он ещё энергичнее заработал лопатой, поднимая и далеко отбрасывая пласты снега, словно хотел рассчитаться со всем плохим и подлым, о чем вспомнил и что забыть не, что не мог, а не хотел. Память для того и дана, чтобы человек оставался человеком, а человек – в памяти людей, а то и страны, таким, каким и кем был. И не особо важно, кто его помнили, важно то, чтобы его помнили! Пока человек помнит и его помнят, он живёт! Живёт, несмотря ни на что!
Расчищая тропинку, он задумался о приближающемся Новом годе. Новый год для него всегда был праздник, но в этот раз … В этот раз у него не было того сформировавшегося на протяжении многих лет взволновано- радостного ожидания праздника, а было нечто другое, непонятное ему, не то, что мешающее, а скорее не позволяющее воспринимать приближающийся Новый год как долгожданный праздник. И это не то, что тяготило его, это создавало никогда не испытываемое им настроение, настроение окружающей его пустоты, не востребованности … Было ли это одиночество? Очевидно, да. Но что он мог сделать? Он и так сделал, что мог. Но все ли? Не ошибся ли он? Эти вопросы постоянно задавал он себе. И, казалось бы, давал на первый утвердительный ответ, а на второй – отрицательный, но все же … все же … что-то беспокоило его, заставляло сомневаться, и он не мог преодолеть это. Не мог … не мог и все. Почему?
На этот вопрос у него не было ответа … Единственно верного ответа. Ответа, который он очень хотел получить, но как это сделать? Как, если это невозможно, невозможно здесь … Так, что остаётся лишь надеяться, что где-то там … в будущем … В никому неизвестном будущем, которое должно быть! Не может не быть! Не может! В этом он был уверен, и эта уверенность придавала ему силы. Память, сила и надежда – все это держало его, не давая сломаться, сдаться под напором обстоятельств, в которых он оказался. Оказался, понимая умом неизбежность их наступления, но не принимая сердцем и душой эту неизбежность … Его душа противилась этому и не хотела принять это! И такое противостояние ума, сердца и души побуждало его снова и снова вспоминать … вспоминать … вспоминать …
***
«Хватит! – приказал Петр себе и улыбнулся. – Надо же как получилось: решил прервать воспоминания, а одновременно и снег чистить закончил. Вот, уж, действительно хватит делать и то и другое».
Пройдя по откопанной от снега тропинке и оставив лопату у входа, он вошёл в дом. Тепло хорошо протопленного дома обволокло его, он быстро скинул с себя подмерзшую верхнюю одежду и прошел на кухню.
Привычно налил себе из стоявшего на краю стола термоса в кружку горячего круто заваренного чая и медленно маленькими, чтобы не обжечься, глотками начал пить.
«И всё-таки не могу, не могу остановиться, – подумал он, – не могу не вспоминать! Не могу или не хочу? Не хочу и не могу! Именно так! Так!»
Петр понимал, что так нельзя, но все попытки прекратить были, хотя и успешными, но скоротечными, и он вновь и вновь погружался в воспоминания …
Воспоминания были разными, но всегда конкретными, наполненными фактами и он каждый раз анализировал вспоминаемое, задавая себе одинаковые вопросы: так ли он поступил как должно, не допустил ли он ошибки, и честно, не лукавя перед своей совестью, давал ответы на них. Но бывало, что он не находил точного ответа, полагая, что ему не хватает чего-то, что помогло бы ему найти единственно верный ответ. И он вновь и вновь через различные периоды времени возвращался к остающимся без исчерпывающего ответа воспоминаниям, выдвигая различные версии, так и остающимися версиями. Вот, уж, поистине никому не дано знать то, что он хотел бы знать, как бы он не старался узнать это. Хотя где-то там … там узнает … Но это там, не здесь. Узнать – узнает, а что будет после узнавания никто не скажет. Пугала ли его неизвестность там? Пожалуй, нет. Он верил, что там не будет плохого, а, если почему-то будет, ну, что ж, так тому и быть: заслужил.