Не обижайте женщин. Часть 2
Шрифт:
Следователь закрыл глаза, немного помедлил, затем рванул на улицу вслед за фотографом. Медик махнул рукой:
– Носилки сюда давайте! Не знаю, правда, как мы их в мешок запихнем – не поместятся. Давайте сюда несколько мешков, мы их по шву разрежем и накроем тела. Уфф! Никогда такого не видел. – Пробормотал он вполголоса, приблизив свои очки к узлу из человеческих тел и внимательно изучая его. – Это какой же силищей надо обладать, чтобы такое сотворить?
Соседи рассказали, что смогли: и про странную молчаливую женщину, что почти не выходила из дома, и про детский плач, и про истошные крики. Зайдот так и не нашли. Дело осталось нераскрытым. Куда она ушла – никто не видел. Она исчезла, словно растворилась в воздухе, прихватив с собой тело маленькой дочери.
Козимея
Он сидел в гостиной уже час, терпеливо и напряженно заняв лишь краешек стула, держа в руках букетик – небольшой, но изящный.
– Ну, что ты, дочка? – Добродушно спросил Риоззо. – Он ведь к тебе пришел. Спустись к нему, ты уже держишь беднягу в ожидании даже дольше, чем положено порядочной девушке.
Козимея опустила голову и густо покраснела некрасивыми пятнами. Она была высокой и плохо сложенной девушкой, с угловатыми плечами и слишком плоской фигурой. Стесняясь своего внешнего вида, она отчаянно сутулилась, что делало ее силуэт горбатым и еще более неприглядным. Взглянув на отца с робкой мольбой, она подняла бледные крупные кисти рук и принялась рассматривать свои пальцы.
– Ну же, дочка, – еще настойчивее сказал Риоззо. – Не бойся. Хочешь, я спущусь с тобой?
– Хочу. – Тихо ответила девушка, тщательно расправляя складки своего коричневого домашнего платья.
– Может ты хочешь переодеться? – Ободряюще обратился к ней отец. – Давай, помнишь то чудное платье с розанами, что мы сшили тебе на заказ? Надень его. Ты в нем диво как хороша.
Козимея чуть приподняла плечи, что, видимо, должно было означать нежелание, и медленно направилась к двери. Риоззо взял ее за руку.
– Не бойся, я буду с тобой.
Штайнманн устал ждать и оттого уже желал в раздражении растерзать свой букетик, но сдерживал себя. Эта девица слишком много мнит о себе, думал он, непроизвольно раскачиваясь на стуле, она ведет себя как записная светская львица. Но, бог мой! – если те могут себе позволить такое поведение, то ее затянувшаяся пауза выглядит слишком смешно. Не думаю, что у нее достаточно поклонников, чтобы вот так заставлять их ждать. Вдруг он увидел ее, спускающейся по лестнице, и мгновенно расцвел в многообещающей улыбке, которая для него была привычна.
– Сударыня, – он встал и протянул ей навстречу букетик, второй рукой тщательно приводя в порядок свои волосы и сюртук. – Я уже, было, думал, что вы мне откажете во встрече. Но судьба сегодня, как видно, благосклонна ко мне, раз я все-таки вижу ваш дивный лик. Позвольте?
Он настойчиво качнул букет, вынуждая девушку принять его. За ее спиной, непринужденно опершись о перила, стоял отец.
– О, мне так же приятно видеть и вас, сударь, – сделал легкий поклон Штайнманн. Риоззо ответил ему ленивым кивком головы. Козимея стояла между ними, неуверенно опустив голову и не прикасаясь к букету.
– Ну же, дочка, возьми эти цветы, они же не для меня!
Она покорно протянула руку и взяла букет, избегая взгляда Штайнманна, который страстно вглядывался в ее лицо. Он перехватил ее запястье и прикоснулся губами к руке, отчего Козимея испуганно вздрогнула и робко заулыбалась.
– Доченька, не будешь ли ты так любезна приготовить нам кофе? – Спросил Риоззо, спускаясь в гостиную. Козимея кивнула и исчезла, так и не произнеся ни слова.
– Она у меня скромница, – то ли пожаловался, то ли похвастался ее отец, садясь за стол и жестом приглашая Штайнманна сделать то же самое. Тот сел, развязно закинув ногу на ногу и рассеянно улыбнулся.
– Да, действительно, но заметили ли вы как это ее украшает? Столь прелестный цветок просто обязан быть целомудренным, только так он становится еще более желанным.
Риоззо побарабанил пальцами по столу, глядя мимо Штайнманна и предложил:
– Давайте уже говорить прямо, сударь, как есть. Вы ведь не просто так ухлестываете за моей девицей вот уже третью неделю? Вы ставите нас в неловкое положение перед соседями. Уже пошли пересуды. Если моя дочь для вас прекрасный и целомудренный цветок, то почему же вы бросаете на нее тень сплетен и насмешек? Бедняжка и так много терпит со дня смерти своей матери, ее постоянно то укоряют в некрасивости лица, то попрекают дурной фигурой и плохим вкусом в одежде. Не хватало нам еще, чтобы ее ославили как ветренную и развратную девицу. Заметьте, что она давно уже вышла из возраста нежнейшей юности, что дает больше поводов для осуждения. Зачем вы ходите к ней, да еще и со всеми этими подарками? Это некрасиво с вашей стороны, сударь.
– Ах, как же мне донести до вас, что иначе я не имею никакой возможности ухаживать за вашей дочерью! – Преувеличенно всплеснул руками Штайнманн и привстал, склонившись к Риоззо через стол. Он страстно заговорил, не давая тому вставить и слова.
– Я увидал ее три недели тому назад в опере и подумал – где бы я мог еще раз встретить это прелестное существо? Но мне сказали, что она не выезжает на балы, не бывает в ресторанах или галереях, и лишь изредка посещает картинную залу, работая там с набросками. Да, я подстерег ее там и попытался объясниться, но ваша дочь, подобно робкой лани, сбежала даже оставив свою пюпитр. Как вы помните, я занес его тем же вечером, ища встречи с ней. Все это время я хотел бы повидаться с Козимеей, страстно желая взглянуть в эти дивные чистые глаза еще раз, но нет! Она пряталась от меня как скромный цветок в оранжерее прячется за могучие листы своих товарищей. И у меня в мыслях нет как-то позорить вашу дочь. Поверьте, я был бы счастлив, если бы она приняла мое предложение стать супругой, но она избегает меня и оттого мне невыразимо печально на душе.
Тронутый столь выразительным монологом, Риоззо еще немного помолчал, медленно перебирая пальцами, затем снова заговорил.
– Надеюсь, сударь, вы говорите это всерьез, а не в шутку или пытаясь выставить мою дочь на посмешище.
– Да нет же! Как можно! – Снова вскочил Штайнманн и принялся ходить по гостиной, едва не столкнувшись с Козимеей, которая несла поднос с кофе и печеньем. Он упал на колени перед ней и, молитвенно сложив руки, страстно выдохнул:
– О, если бы вы, дивное и прекрасное существо, стали моей драгоценной супругой, то все на свете я бы отдал за счастье провести всю свою жизнь рядом с вами!
От неожиданности она едва не подпрыгнула и залилась пунцовой краской, в смятении не зная, что ей делать – бежать ли обратно на кухню, идти ли к столу. Наконец, решившись, Козимея осторожно обошла все еще стоящего на коленях Штайнманна и водрузила поднос на стол, косясь на него. Штайнманн встал и тщательно отряхнул колени.
– Простите мне мою несдержанность, сударыня, – церемонно заявил он, – в вашем присутствии я совершенно теряю голову от чувств. Но я рад, что наконец смог с вами объясниться.