Не опускается мгла
Шрифт:
Либер очень внимательно смотрел на меня.
– Не можешь?
– вдруг спросил он.
– Что?
– Не можешь вспомнить, - он сказал это так утвердительно, что мне не захотелось спорить.
– Не могу...
– В том-то и дело... Солнце теперь это только миф. Просто легенда. Красивая и нереальная. Все, что ты можешь вытащить из глубокого подвала своей памяти, так это слабые отблески чего-то большого, теплого и яркого. Но ничего конкретно. Твоя память высосана до дна, как те, кого Они бросают вокруг своего логова...
– Вампиры?
– Да... Тех, кого не тронули Мастера, высасывают до дна низшие. Досуха. И выбрасывают. Бывает, что вокруг логова набросаны целые горы обескровленного мяса. Их ведь много, каждый хочет есть. Так и твоя память, она обескровлена, и то, что ты принимаешь за свои воспоминания, это лишь призрак, который шляется в твоей голове. Призрак настоящей памяти. Неприятно, правда?
– Да. Неприятно...
– все пространство вокруг вдруг стало промозглым и холодным, страшным и каким-то неуютным.
Огонь перестал, весело потрескивая, играть на стенах и теперь зло сиял кроваво-красным, полумрак вокруг меня медленно оживал.
– Либер...
– тихонько позвал я.
– Хорошо, что люди еще не разучились бояться, - невпопад произнес Либер.
И тут что-то случилось. Что-то за окном. Я вскочил от неясного предчувствия... Там, на промерзшей улице без названия, стало чуть светлее. Стало... Появился цвет. На миг. Серый и тусклый стал... Как же это?.. Стал чуть розовым!
Я быстро, насколько позволяла стреляющая болью нога, поспешил к окну. Наткнулся на ящик, едва не упал... Но было уже поздно. И я знал, чем-то внутри знал, что это был не просто огонь.
– Понимаешь теперь? Восход.
Солнце, каким бы далеким оно ни было, по-прежнему служит человеку.
Правда, только потому, что человек просто оказался не в состоянии изгадить и его.
Я молчал. Сложно говорить с человеком, когда большая часть его слов остается для тебя какой-то тарабарщиной, сказанной на вроде бы понятном, но вместе с тем совершенно далеком от тебя языке. Наверное, это все потому, что я шахтер. И ушел в шахту, когда мне было только семнадцать.
– Либер, а сколько тебе лет?
– Спросил я.
– Много...
– Либер задумался.
– Много.Когда я бросил их считать, мне было... Когда случилась война.
Он усмехнулся.
– Случилась война, - повторил Либер.
– Само по себе забавно.
– А ты правда был военным?
– спросил я, не зная, как отреагирует Либер.
– Правда, - он отреагировал на удивление спокойно, на мой взгляд он должен был, как минимум, меня обматерить, а как максимум... страшно подумать.
– Только я был другим военным. Тебе, конечно, этого не понять, но я был другим военным. Да и вообще, устал я это объяыснять каждому встречному... Тут у меня свои правила. Я сплю днем. И тебе советую. Ты отсюда не выйдешь еще некоторое, довольно длительное время.
Я почувствовал себя нехорошо.
– Почему?
– Почему?
– И Либер коротким, незаметным движением бросил в мою сторону маленький камешек. Откуда он только у него взялся... Попал он точно в раненную ногу, точно в забинтованную ее часть.
– Вот поэтому ты отсюда и не выйдешь, - спокойно произнес Либер, глядя на мои корчи.
– Прости, я сделал тебе больно, но такой урок гораздо нагляднее и доходит быстрее, чем бесконечные разговоры о вампирах и твоей ране... А я хочу спать.
– А поесть?
Либер задумчиво почесал щеку, снял колпак, который оказался при ближайшем рассмотрении капюшоном, очень рваным и грубым, а затем взял специальную лопаточку и вытянул из печурки банку... Консервы.
У меня даже руки задрожали... Настоящие консервы. Если вы весь последний месяц питались травой-живучкой и изредка вам попадалось мясо весьма сомнительного происхождения, вы меня поймете. Консервы это то, ради чего иной раз могли и черепушку проломить. Это валюта, которая никогда не опустится в цене.
Либер бросил баночку на ящик, который служил ему столом, коротко вздохнул и достал из складок одежды довольно длинный и блестящий нож. Как он его в таком состоянии продержал, непонятно. У всех кого я видел, ножи ржавые, почти гнилые.
А этот... Точно говорят, что он раньше военным был. Эта мысль еще раз пронеслась в моей голове, когда я увидел, как Либер одним неуловимым движением вскрыл банку и толкнул ее в мою сторону... Затем спрятал нож и в его руках появилась вилочка. Я уж и забыл, как эта штука выглядит. Вилочка! Не вилка, а маленькая вилочка... Впрочем, Либер - это легенда. Ему позволено все.
Я ждал, что он съест часть сам, а остатки отдаст мне, но он воткнул вилочку в благоухающее мясо, коротко буркнул : "Ешь..." И ушел куда-то в лабиринт ящиков.
Завозился там, устраиваясь на ночлег. Оставив меня один на один с банкой великолепных консервов... Мясо.
Это действительно был склад. И довольно большой. Поев, я осторожно начал исследовать то место, где я очутился. Я перебирался от одной горы ящиков к другой.
Поминутно оглядываясь и стараясь не переносить весь вес тела на больную ногу. Где-то в полумраке этого склада жила таинственная Марта, которую я даже не смог рассмотреть и не представлял себе, как она может выглядеть. Зато она вероятно видела меня отллично и по-своему играла со мной в прятки. Я несколько раз слышал ее передвижения в непосредственной близости от меня. То за очередным поворотом, то сзади. Один раз я даже видел что-то быстрое, которое пронеслось через проход между штабелями ящиков в нескольких метрах от меня. Это было страшновато, но, как я понял, Марта полностью подчинялась Либеру и без его слова и волоска на моей голове не тронула бы. Это кое-как успокаивало, как успокаивал сиплый храп Либера, раздающийся откуда-то из центра огромного складского лабиринта.
Самое интересное, что это был очень большой склад и на удивление целый. Тут были целы стены и крыша. И внутри царил порядок. Как до этого склада не добрались охотники, я просто не понимаю. Целое здание, да еще таких размеров не могло не привлечь внимания. Только опасность нападения могла отпугнуть голодных и оборванных охотников, которые днями и ночами рыскали по всем территориям в поисках пищи, незараженных резервуаров и, может быть, оружия. Оружие, конечно, штука вообще редкая. Его можно встретить только в таких вот местах, чудом переживших войну. И те двадцать лет сумрака, что последовали за ней.