Не от мира сего 2
Шрифт:
Родя устраивался на ночевку, не имея при себе, как всегда, никакого оружия. Поэтому он раскинул небольшой ручной невод, бывший в его багаже, прямо на землю, привязал один его конец к утопленному в землю колышку, другой пустил через примитивный блок из двух топляков к ивам. Кусты предварительно пригнул к земле. Главное — ошеломить непрошеных гостей, если у них в мыслях будет что-то нехорошее. Ну, а потом можно и искалечить, по обстоятельствам.
Он никого не ждал, расстарался на всякий случай. Как выяснилось, не напрасно.
— Чего же тогда ко мне пытались
— Да, видишь ли, паря — туман, — ответил самый говорливый. — Пошалить немного решили. Мы же безоружные, идем к Ладоге. Там, говорят, самое место для удачного начала новой жизни.
Родя понял, что мужички подались на промысел. Безоружные-то они, конечно, безоружные, вот только у каждого по ножу и топору имеется. Якобы не считается, но голову прорубить, или в пузо воткнуть — это можно. Какая разница несчастному, чем ему по шее стукнули: скандальным "улфберхтом", либо плотницким инструментом?
— А ты кто таков? — воспользовался паузой толмач, остальные сразу зашевелились, как коты в мешке.
— Не балуй! — на всякий случай сказал Родя. — Тихо лежите. Сейчас решу, то ли калечить вас, то ли не очень.
Он и не замечал, что все его нынешние поступки выглядели настолько рациональными и разумными, что делали честь любым мудрецам. Общение с Александром оказалось чрезвычайно полезным, словно отшельник позволил пробудиться и проявиться разуму, доселе дремавшему где-то внутри самосознания и самосохранения по причине юного возраста, либо какой иной.
Мужички прекратили шевеление и шебуршение, но начали активно совещаться о чем-то. Наконец, один из них, уже не тот, что до этого, проговорил:
— А может и ты к нам в ватагу пойдешь? Нам толковые парни нужны дозарезу.
— Людей грабить, что ли? — нахмурился Родя.
— Да нет, — поспешно ответил тот же, вероятно несущий всю идеологическую нагрузку их коллектива. — Это мы нечаянно, мы же повинились! У нас другое дело, серьезное. Только выпусти из сетки этой. А то лежим тут, как налимы. Иначе и разговора не получится — рыба-то нема!
Родя, в принципе, не возражал: лежачих бить он так и не научился, да и мужички эти не выглядели кончеными злодеями. Музыкант отошел в сторону и махнул рукой — вылезайте, мол.
Их было трое, небогато, но опрятно одетые с плотницкими топорами в кожаных чехлах, что у каждого был привязан к поясу — не обманули, угрожать инструментом не пытались, шалуны. Отряхнулись, степенно, с легким поклоном представились: Тойво, Юха и Степан. Заонежские дядьки, решившие попытать удачу в Ладоге. Степан — самый умный, Юха — самый шустрый, Тойво — самый-самый. Роде даже показалось, что пресловутый Тойво — немой, во всяком случае, за все время общения он не произнес ни единого слова.
Представившись, гости предложили попить поутру горячего настоя морошки, хлеб преломить и доесть вчерашнюю запеченную в золе лососинку, изловленную Родей еще вечерней порой. Рыба получилась вкусной — про лосося иначе сказать и нельзя в любых его кулинарных формах — доесть деликатес вечерней порой не получилось. Много и сытно.
На завтраке оказалось — мало, но все равно сытно. Туман пошел клочьями, но, вероятно, эти остатки хмари имели стойкость, а потому никуда пропадать не спешили. Накатывали и отступали, одно облачко за другим. Разгоревшийся костер, оставивший, к слову, Родю без его вооружения, разогнать погоду, развеселить ее и преобразить в солнце, не мог. Зато вскипятил кипяток и согрел тепло. Шутка: воду и тело.
— Как, говоришь, тебя зовут-то? — сказал Юха. — Вылетело что-то из головы.
— Да никак я не говорил, — ответил Родя. — Поэтому в голову и не влетало.
— Ай, паря! — закивал головой Степан. — Молодой, да ранний. Далеко пойдешь.
Тойво доброжелательно улыбнулся всем, типа, он одобряет диалог, но сам промолчал.
— Ну, так представься, — развел руки в стороны Юха. — Иначе, как же нам к тебе обращаться?
"Называйте меня просто: цезарь", — подумал Родя, но тут же в голову пришло воспоминание о цесаревне-лягушке, пообещавшей на его голову все земные напасти. Да, вроде и ерунда, но все равно не хотелось, чтоб его имя ненароком дошло до слуха едкой женщины.
"Abandon hope, all ye who enter here", — вдруг, сказал Степан и объяснился. — Оставь надежды, всяк сюда входящий, на иностранном языке. Рабле.
— Данте, — поправил коллегу Юха, а Тойво зашелся задорным смехом.
"Действительно", — подумал Родя. — "Не буду лишать себя надежды. Не этой, разговорчивой (Toivo — в переводе, надежда, примечание автора), а оставлю-ка имя свое при себе".
— Я рыбачить могу и ремонтировать сетки, ловушки, садки, — выдал он, потому, как никакое имя в голову не приходило, будто на всем свете этих имен всего четыре — и все уже заняты.
— Как, как? — не расслышал Степан.
— Садко, — сказал ему Юха и повернулся к Роде. — Садко (Satka — в переводе, садок для рыбы, примечание автора), правильно я расслышал?
— Садко, — обрадовался Родя. — Действительно — Садко.
Тойво, отсмеявшийся к этому времени, одобрительно покивал головой и поджал губы, вроде бы с пониманием и уважением.
Они все помолчали немного, с очень значительным видом потягивая остывающий отвар, будто все разом стали причастны к некой тайне. Родя на радостях обретения нового имени даже хотел предложить послушать его игру на кантеле, но тут Степан очень серьезно сказал:
— А пошли с нами, Садко?
— В Ладогу? — уточнил Родя.
— Да сдалась тебе эта Ладога! — махнул рукой Юха. — Это так, начало пути.
— Мы дальше идти намереваемся, — также значительно проговорил Степан, даже Тойво изобразил на своем лице озабоченность, отчего стал похож на какого-то зайца.
Родя решил не гадать, дожидаясь дальнейших объяснений, и он их дождался.
— Жили-были в Ливонии одни очень здравомыслящие парни, ну, и разумные девушки тоже, — начал Юха и, подумав о своей неточности в суждениях, добавил, в конце концов, запутавшись. — Конечно, и старики у них были, и старухи. И младенцы тоже.