Не от мира сего-3
Шрифт:
Его взгляд остановился на реке, слабо отсвечивающей лунными бликами. Где-то на излучинах горели огни, которые специально обученные люди разжигали, посылая редким кораблям сигнал: тут не пройти, тут долбанешься о камень и вовсе потонешь. Бакены и бакенщики. Неожиданно в голову Жана пришла мысль, которая, несмотря на всю свою неоригинальность, показалась здравой. В смысле — здравой для осуществления цели.
Он свернул свое толковище с иным миром, то есть, убрал в котомку шар и пирамидку, запихнул туда же свернутый в трубочку кусок кожи. Не скоро ему это вновь понадобится. И дело даже не в том, что где-то надо доставать
На самом деле, конечно, выбор, сделанный Бетенкуром, был донельзя важен. Впрочем, как и точно такой же выбор прочих тысяч людей — тех, кто имели в своем хозяйстве знак Хаоса. Острие копья, пронзающего яйцо — всего лишь символ, но благодаря ему где-то в пустоте Череп самозванца чаще начинает клацать своей челюстью, ибо на его стороне объявляется новый адепт, новый сторонник мира без Духа, без Веры и Прошлого.
Последующие несколько дней Жан готовился к задуманной акции, между делом создавая себе запас на дальнейшее существование. Он обзавелся парой лошадей, раздобыл длинные ножи, пользы от которых в поединке было немного — Бетенкур не очень уважал ратное искусство, стало быть, не отягощал себя знаниями правил боя. Наконец, все приготовления были сделаны, отправившись 25 ноября к устью реки, он планировал обратно уже не возвращаться.
Вместе с ним с руанского порта отошла целая флотилия судов, намеревающаяся достичь открытой воды еще засветло. Далее они двигались кто куда: кто — через Ла-Манш в Англию, кто — в сторону Бремена, были и те, которым предстоял путь до Датских проливов и дальше, к самым финским берегам. Как раз на этом корабле отправился в дорогу к родным берегам Чурила Пленкович, былой участник похода Добрыши Никитича в поисках Садка.
А Белый корабль с отходом задерживался, причем инициатива задержки исходила не от Вильгельма, либо его кузины Матильды Першской. Они-то как раз страшно негодовали, впрочем, как и примкнувший к их обществу Дюк Стефан — тот от идеи попасть на Британские острова не отказался и разумно решил, что стоит воспользоваться приглашением сановной особы, а заодно и средства свои сэкономить.
Праздник отхода начался задолго до самого отхода, каждый знатный пассажир пытался самовыразиться. Так как в их число затесались и своевольные, но изрядно богатые английские бароны, с изрядной чиганской долей примеси в крови, то все это нашло отражение в кутеже. Пили, плясали, обнимались, дрались, воровали друг у друга — праздновали, короче. «Paroni» [43] , - кривился Стефан.
Лишь поздним вечером, когда все прочие суда уже вышли в Ла-Манш, Белый корабль, наконец-то отдал концы. В смысле, конечно — отдал швартовы.
43
барон, в переводе, (примечание автора)
Чтобы как-то наверстать время, и Вильгельм, и Стефан, и некоторые другие пассажиры взялись вместе с матросами за весла, чтобы помочь течению. Скорость от этого изрядно возросла, а ширина реки и опытный лоцман опасность столкновения с берегом, либо подводными камнями сводили до минимума. В самом деле — не первый раз двигаться таким путем, можно и ускориться.
Пьяные бароны не стали ждать открытой воды и трепетно наблевали друг другу на камзолы. Может, оно, конечно, и к лучшему — нечего будет в море из себя изрыгать. Теперь они ползали в зоне недосягаемости друг друга и слабо попискивали: «Я — цыганский барон, у меня много жен».
Одна пьяная дама уронила за борт любимую собачку-левретку, и та камнем пошла на дно. Может быть, потому что жить ей надоело, или из-за того, что на тонкую шею безответного существа была напялена эдакая железная загогулина, чтоб удобней было ее, собачку, за эту штуку таскать. Но скорее всего потому, что уже в полете несчастная левретка получила от Стефана веслом по голове, что заставило прочих гребцов радостно осклабиться, а самого Дюка — загоревать. Он с уважением относился к земной живности, даже такой, как эта, поэтому без надобности никого старался не обижать, тем более — веслом по черепу.
Вильгельм явно переоценил свои возможности трудиться не так давно раненной рукой, поэтому греблей заниматься перестал. Тогда поутру в лесу ему показалось, что травма волшебным образом излечилась, но это оказалось не так. Точнее — не совсем так. Как известно из прошлого, чтоб наступило полное исцеление одной живой воды мало. Изначально требуется еще и мертвая вода. Вот ее-то у Бабы Яги под рукой не оказалось, не подумала она о ней. Зато слезинка, капнувшая принцу на щеку, разбудила в нем такие чувства, как обоняние, слух и зрение. Они обострились просто зверски.
Поднявшись с гребной банки, Вильгельм отошел к лоцману, уверенно руководившему действиями кормчего. Темнота окутала землю, да и реку тоже. Опытный навигатор легко распознавал, как ориентиры, горевшие фонари бакенов, указывал рулевому, куда править и даже подсказывал скорость, с какой следует перекладывать румпель. Все сводилось к тому, что они выскочат в Ла-Манш без всяких задержек, далее — поставят парус и к утру уже будут двигаться вдоль английского побережья к устью другой реки — Темзы.
— Что-то не так, — внезапно сказал принц.
На его слова никто внимания не обратил.
— Я говорю, звук изменился! — громче и властнее проговорил Вильгельм.
— Да все в порядке, Ваше Величество, — ответил лоцман. — Вон последний бакен, указывающий на камни, мы мимо проходим с большим запасом.
Так бы, конечно, все и произошло: судно вышло бы на оперативный простор, да не судьба, видать. Всякое в море бывает, никто не застрахован от случайности, в данном случае носящей имя Жана де Бетенкура.
Покинувший навеки родные пенаты, как он сам это считал, инквизитор проводил взглядом парусники королевского кортежа и приступил к делу. Для начала он разведал, откуда берется этот настойчивый бакенщик, каждый вечер, несмотря на погоду, разжигающий огонь. А тот ниоткуда не брался — он жил в каменной, похожей на погреб, избушке.
Старый, совсем седой человек обслуживал несколько вверенных ему знаков на небольшом участке реки, содержал нехитрое хозяйство и был настолько одинок, словно весь мир состоял из его хижины, лодки, бакенов, бесконечного пляжа, тянущегося по взморью, и двух коз, болтающихся возле каменной насыпи к жиденькому лесу.