Не открывая лица
Шрифт:
— Отойдите от телефона! — тоном приказа повторила она, сурово сжимая губы.
— Это еще что за напасть! — оторопело прошептала стрелочница. — Воскресла… Ты кто такая, чтобы мне приказывать? Нет уж… У меня свое начальство есть.
— Отойдите от телефона.
— Да ты кто такая есть? — не на шутку рассердилась Прасковья. — Думаешь, испугалась такой. Нет, брат, я пуганая. Лежи и не пикай, приблуда несчастная, а то еще набью морду и выброшу на мороз. Ты понимаешь то, что я согласно инструкции нахожусь на посту при исполнении служебных обязанностей!
Бросая
В руке у девушки темно блеснул пистолет.
— Мама родная! — громко прошептала стрелочница.
— Не трогайте трубку, тетя, — сказала девушка примирительно. — Лучше присядьте и поговорим. Может, у вас бинт есть. Мне руку надо перевязать.
— Какой у меня с тобой может быть разговор? — снова озлобилась Прасковья. — Ты, дивчина, оружием-то не очень пугай, на мне богатства нету, чтобы грабить, и я ни в чем перед тобой не виновата. Говорю тебе — я на посту и должна сообщить дежурному…
— Нет, — оборвала ее девушка, — вы ничего не сообщите дежурному.
Болезненно искривив лицо, она опустила ноги на пол и, осторожно опираясь левой рукой, села на скамье. Теперь дуло ее пистолета было недвусмысленно направлено на стрелочницу.
— Что ж это такое творится… — зашептала Прасковья. — Ты в своем уме, девка, или свихнулась? Если звонка от меня не будет — сейчас же сюда солдаты прибегут. Они спросят, какие такие тебе права дадены, чтобы на постового человека оружие наставлять.
— Почему придут солдаты? — спросила девушка, и в голосе ее послышалось откровенное беспокойство.
— А как же ты думала! — злорадно торжествовала стрелочница. — Я о поезде должна доложить? Так, мол, и так, поезд проследовал…
В эту минуту раздался резкий звонок.
— О, видишь, дежурный звонит. Под оружием снимаю с себя ответственность…
— Возьмите трубку, — торопливо приказала девушка, не опуская пистолета. — Доложите о проходе поезда. Больше ничего. Слышите? Одно лишнее слово — и я стреляю.
Прасковья сняла трубку и приложила ее к уху.
— Ну, стрелка… Ну, слушаю тебя.
Мембрана рассерженно затрещала. Дежурный, видимо, во всю хриплую глотку орал на стрелочницу… Слышны были даже отдельные слова: “Спишь… инструкция… под суд…”
— И чего бы я так разорялась, — огрызнулась Прасковья, косясь на пистолет в руке девушки. — Гуляла я, что ли? Где была?.. Снег у стрелки очищала. А то ты не знаешь, какой снег. Намело. Ну и докладываю по всей форме: поезд проследовал пятую стрелку благополучно. Происшествий нет. Дежурная стрелочница Прасковья Кулик.
Вешая трубку, Прасковья что-то сердито пробормотала и повернулась к девушке.
Та уже спрятала пистолет и как-то по-новому, пытливо и радостно смотрела на хозяйку будки.
— Пятая стрелка? Вы тетя Паша? Да?
— Кому тетя, а кому… Такие-то, как ты, племянницы мне не нужны.
Девушка болезненно улыбнулась и заглянула в глаза женщины.
— Тетя Паша, вам нужен керосин?
— Какой еще керосин?
— Обыкновенный,
Точно что-то оборвалось у Прасковьи, когда она услышала эти слова. Она так и застыла с раскрытым ртом. Какую новую загадку загадала ей эта полоумная? Нет, это случайное совпадение. Да. А может быть, она просто ослышалась. Кто угодно мог задать ей такой вопрос, но не эта свалившаяся с поезда девчонка. Прасковья почувствовала, как холодные мурашки ползут по ее спине. Все еще не зная, как ей поступить, она, широко раскрыв глаза, испуганно смотрела на девушку.
…Три месяца назад на квартиру Прасковьи зашел друг ее покойного мужа слесарь депо Коростылев.
— Мы знаем друг друга с молодых лет, — сказал он. — Ты во мне можешь сомневаться?
— Нет, — ответила Прасковья.
— А к тому, что я не эвакуировался, у гитлеровцев работаю, ты как относишься?
— По-разному думала, Николай Иванович, и так и так прикидывала, но осталась при своем точном мнении.
— Каком?
— На подлеца ты непохож.
— Это в каком понимании? — скупо улыбнулся слесарь — Подлецы, знаешь, разные бывают. Деньги взаймы взял, да не отдал, — тоже считается — подлец.
— А в том понимании, что Родину ты продать не мог.
— На гитлеровцев все же работаю… А это, знаешь, тоже предательство, да еще какое.
— Смотря как работать. Примечаю — что-то часто паровозы у вас на ремонт идут…
Щуря смеющиеся глаза, Коростылев в упор посмотрел на хозяйку.
— Что-то ты уж очень догадлива стала.
— Сроду такая. Ты меня знаешь.
— Знаю…
Слесарь прошелся по комнате и, отодвинув слегка занавеску, посмотрел в окно на улицу. Когда он повернулся к Прасковье, глаза его уже не смеялись и лицо было суровым.
— Есть к тебе большая просьба, Прасковья. На станции требуются стрелочники. Иди изъявляй свое желание.
— А дальше?
— Будешь работать.
Прасковья помолчала и спросила:
— Доверяешь?
— Я твое настроение и характер знаю.
— Спасибо. Работу я осилю?
— А что там хитрого? Обязанности стрелочника несложные.
— Я про другое говорю…
Слесарь засмеялся, но тут же погасил веселые огоньки в глазах.
— Не терпится? Ну, слушай… Домик твой в стороне от дороги и недалеко от станции. Есть чердак, два погреба. Один прямо в доме, под кладовкой вырыт, и немногие о нем знают. Все эти удобства мне известны. Вот если потребуется спрятать какого-нибудь человека — спрячешь и обойдешься с ним, как с родным сыном.
— А кто его приведет ко мне?
— Приведут… Да он и сам может к тебе объявиться.
— Как мне такого человека отгадать, не ошибиться?
Коростылев попросил Прасковью запомнить вопросы и ответы, какими она должна будет обменяться с незнакомым человеком при встрече.
Кулик начала работать на станции. Слесарь больше не заходил к ней и не заговаривал при встречах, только небрежно кивал головой.
Три месяца ждала Прасковья условного вопроса, но никто не задавал ей его. Было похоже, что о ней забыли или не нуждались в ее услугах. И вот…