Не отпускай меня

Лондон Кейт

— Я… не хотела бы, — тихо произнесла она, избегая его взгляда. Отпив кофе, она повернулась к окну. — Великолепный вид.

— Вы шокированы, миссис Стерлинг. Приходи, когда соскучишься. — Хохотнув, он закрыл за собой дверь.

«Даже сейчас я хочу ее», — думал Алекси, ставя блюда на стол: бекон, яйца, тосты.

Ей, должно быть, трудно было вот так прогуляться до ванной. Наверняка болят мышцы, и собственная страстность явилась для нее испытанием. Она боролась с собой, дрожала в его руках, но желание

не считалось с ней, яростное, требовательное — так отвечающее его собственной потребности.

Настоящая любовь, плотская любовь, ей внове. Ей еще не приходилось наслаждаться так — а он взял ее три раза!

Нужно быть с ней полегче сегодня, как бы не спугнуть. Вдобавок она стесняется. Смотрит на него со страстью и с неуверенностью. Прячет глаза, на щеках расцветает румянец. И простыней себя прикрыла, а он так хотел вернуться к ней, стянуть эту простыню и целовать нежное тело. Заставить ее опять вздыхать и содрогаться. Но надо дать ей время привыкнуть.

Не поворачиваясь, он почувствовал, что Джессика вошла.

— Прошлой ночью ты явилась ко мне сама. Из этого можно сделать кое-какие выводы.

— Еще скажешь, что ты не для того приезжал в Сиэтл, чтобы пригласить меня.

Получил? Так просто она не сдастся, умеет защитить себя. Алекси это восхитило, как и то, что она выбрала его среди всех других мужчин — ведь явно не вела активной половой жизни. Она стояла не двигаясь, когда он распахнул рубашку и погладил розовые пятна на ее грудях, оставленные его щетиной.

— Болит?

— А у тебя?

— Я не так мягок и нежен. — Он взял ее грудь в ладонь и следил, как чувственный жар разгорается в зеленых глазах, как они темнеют от прилива желания. — Мне нравится, что ты надела мою рубашку. Может, завтрак подождет? — пробормотал он.

— Потому, что ты ждать не можешь? — уколола его Джессика, но ее руки уже поднимались, чтобы обвить его, губы раскрывались навстречу его губам…

— Дай мне ту доску, — потребовал Алекси с балок над головой Джессики.

Было одиннадцать утра. Джессика чувствовала себя явно не в своей тарелке. Алекси ощущал, что она сравнивает их новые отношения с моментами страсти, наблюдает за ним. Она избегала его взгляда, отстранялась, когда их тела грозили соприкоснуться.

И накрасилась. Как будто скрылась от него за этим щитом. Вернулась обратно в свой, подвластный ей, мирок, где все понятно, где можно строить планы и предсказывать, что случится, и не бояться, что планы и предсказания не сбудутся.

Алекси работал над крышей. Укреплял ее снизу, спасаясь в этом занятии от волнений. Останется? На день? На ночь? На неделю?

— Не снизойдет ли госпожа большая начальница до того, чтобы немного поработать ручками? — попробовал он поддразнить ее, улыбаясь.

—

Мне уже приходилось это делать.

Она подняла короткую доску, отрезанную по мерке, на которую он указал, и, поднявшись на несколько ступенек по лестнице, остановилась, чтобы передать ее Алекси. Но он положил свою руку поверх ее руки и задал вертевшийся на языке вопрос:

— Остаешься?

Джессика выглядела настороженной.

— Я собираюсь поехать поговорить с Виллоу. Должна убедиться, что ей ничто не грозит.

— Ей ничто не грозит.

Джессика нахмурилась.

— Откуда ты знаешь?

Он всунул доску куда полагалось и принялся заколачивать в нее гвозди. Джессика поднялась выше и вперилась в него взглядом.

— Ты невозможный тип, Алекси Степанов. Ответишь ты мне или нет?

Ее волосы опять были собраны в узел, зачесаны назад и затянуты. Дорогие синие брюки, жакет под пару. Раньше она занималась со своим ноутбуком, поставив его на кухонный стол, и Алекси слышал сигнал ее телефона и приглушенный голос.

— Кто звонил тебе?

— Я управляю предприятием, да будет тебе известно.

— Ага. Ховард.

— Да.

Вспышка в глазах и это коротенькое словцо ясно сообщают, что она не хочет, чтобы лезли в ее дела. Извини, дорогая. Я собираюсь защищать то, что принадлежит мне. Теперь я твой любовник и в качестве такового не лишен прав.

— «Не приставай», — небрежно произнес он. — Это ты хочешь сказать?

— И люди еще считают Степановых приятными, общительными людьми. А ты только и знаешь, что создавать трудности.

— Реши наконец. Или ты хочешь меня — такого, какой есть, — или не хочешь.

— Ты — сплошная рана, Алекси.

— Может быть. Оставайся — или уезжай.

— Ничего себе утро после любовной ночи, — заворчала она и швырнула в него кусочком дерева.

Алекси отмахнулся от этого снаряда. Он подумывал о цветах и завтраке, поданном в постель. Но Джессика богата, он не может дать ей все, к чему она привыкла. Она уйдет, уйдет от всего, что может еще возникнуть между ними, — и это страшно. Он мог бы быть мягче — если бы не этот страх.

А на меньшее он не согласится.

— У вас, леди, ничего не выйдет. Бросить все, что у вас есть, опуститься до уровня рабочего — а ведь это то, что я есть.

— Понимаю. Ты хочешь, чтобы я решила сейчас, окончательно и бесповоротно. Чтобы осталась с тобой. Но в глубине души ты считаешь, что я уйду?

— Выбор за тобой. Я хочу, чтобы ты была здесь, и не собираюсь тайком бегать в отель, когда ты туда заглянешь.

Гордость ли это или страх — но ему нужно было заставить ее дать твердое обещание. Он сознавал, что требует от нее слишком многого: перевернуть всю свою жизнь ради человека, который мало что мог предложить взамен.