Не отпускай мою руку
Шрифт:
Он пристально смотрит на Еву Марию Нативель. Уборщица стоит перед ним, вцепившись обеими руками в свою холщовую сумку. Явно собралась идти домой.
— Не могу пожать тебе руку, Ева Мария! До завтра.
Старуха креолка, не трогаясь с места, улыбается ему из-под своей голубой косынки. Медленно поворачивает голову, желая убедиться, что ни один турист не может их услышать. Почти все они ушли от бассейна подальше, москитов испугались.
— Нет, — отвечает Ева Мария. — Завтра я вкалываю у белого богача. Тот еще болван, хуже Зюттора, но он мне
— Ну, тогда счастливой тебе Пасхи…
Бармен, смирившись, опускает глаза и разглядывает свои вымазанные сажей руки. Ему еще долго придется с этим возиться. Его, мастера коктейлей, вынуждают гробить кожу и горло в тучах золы… На него нападает тоска, какую испытывал бы трубач, которому пришлось бы до блеска начищать медь инструментов.
Ева Мария не сдвинулась ни на сантиметр. Стоит и перекатывает во рту какое-то слово, будто бесконечно пережевывает стебель сахарного тростника.
— Ты им что сказал, этим сыщикам?
Габен едва не плюхнулся задом в уголь.
— Сыщикам?
— Да, малышке Айе и пророку — что именно ты им сказал?
Габен заставляет себя ответить не задумываясь.
— Рассказал все как было. Рассказал, что видел из-за своей стойки. А что еще, по-твоему, я мог рассказать?
Старая креолка прикрывает глаза — трудно понять, от усталости или от раздражения. Снова открыв их, она смотрит на бармена убийственным взглядом.
— Например, о прошлом. О прошлом Марсьяля Бельона.
Габен медлит, вытаскивает из кармана «Мальборо».
— Ни слова, Ева Мария. Сыщики меня об этом не спрашивали. Я мальчик дисциплинированный, отвечаю только на те вопросы, которые мне задают.
— Не заговаривай мне зубы, Габен! Это вопрос нескольких часов. Полицейские непременно все проверят.
Бармен наклоняется над мангалом и раздувает последние дотлевающие угольки, чтобы прикурить от них.
— Посмотрим. Что-нибудь придумаю на ходу. Мне не привыкать.
— В отличие от меня.
Ева Мария, еще больше согнувшись, словно деревянный крест, висящий у нее на шее, весит тонну, слабым голосом прибавляет:
— Мне… мне есть что терять, еще больше, чем вам.
Бармен не спеша затягивается. Сигаретный дым поднимается в небо и обворачивается вокруг Южного Креста.
— Ты все еще держишь зло на Бельона?
Ева Мария Нативель снова закрывает глаза, потом вперяет взгляд в мангал, будто предсказательница, способная узнавать будущее по говяжьему жиру.
— Я рассчитываю на тебя, Габен. Полицейские станут ворошить золу. Раздувать угли. Я… я не хотела бы, чтобы при этом упоминалось имя Алоэ. Я столько лет ее оберегала. Ты же понимаешь, о чем я говорю, Габен. Pis ра ka r'et'e assi chyen m^o. [27]
27
Реюньонская поговорка: блохи не живут на дохлых собаках. Несчастья
Габен щелчком отправляет окурок в очаг.
— Понимаю. Только Айя упрямая. И она хорошо знает эти места, лучше, чем кто бы то ни было.
Ева Мария медленно поворачивается к выходу.
— Я рассчитываю на тебя, Габен. Передай сообщение Танги, Наиво и другим…
Бармен смотрит ей вслед и ищет какие-нибудь слова, способные доказать, что он на ее стороне, не на стороне полицейских.
— Не порть себе кровь, Ева Мария. В конце концов, вероятнее всего, Бельон получит пулю, и его попросту зароют, незачем будет выкапывать кого-то вместо него.
21 ч. 09 мин.
Кристос появляется на веранде полицейского участка с бутылкой «Додо» в руке. Айя едва поднимает глаза от компьютера.
— Отличная работа, Кристос… я про показания Журденов.
Кристос, равнодушно выслушав похвалу, приканчивает пиво.
— Что-нибудь новое, Айя?
— Нет, ничего…
Она нажимает на клавишу. На экране разворачивается карта Сен-Жиля, на которой отмечены уже проверенные жандармами дома.
— Но мы продвигаемся, Кристос, мы его поймаем. В квартале Каросс всего двое, и оба стажеры, если бы ты пошел им помочь…
Бутылка летит в урну. Кристос потягивается.
— Я сваливаю, Айя. Иду домой.
Айя роняет руки на колени. Она даже не пытается скрыть, насколько ошеломлена его словами.
— Ты что, Крис? У нас есть время до завтрашнего утра, чтобы его найти. После этого люди…
— Нет, Айя… извини. Надо работать посменно. Иначе ничего не получится.
— Какого черта, Кристос, у нас убийца гуляет на свободе…
— И не один. А кроме них — торговцы наркотиками. И педофилы. И всевозможные психи. И есть еще вдовы, которых надо защищать. Я свое дело знаю. И мои коллеги тоже.
Айя выпрямляется. Ее густые брови сошлись в одну прямую темную линию.
— У тебя нет выбора, Кристос. Ты обязан работать. Как все остальные. План «Папанг» — тебе это о чем-то говорит?
— И что ты со мной сделаешь, Айя? Выговор объявишь? Я буду здесь завтра утром. Рано. А сейчас пойду спать. Вообще-то тебе следовало бы сделать то же самое.
Айя, совершенно растерянная, прислушивается к странной смеси птичьего свиста с потрескиванием полицейских раций. И с усталым смешком произносит:
— Ты совершенно безответственный человек…
Кристос бесстыдно улыбается, прохаживается по саду:
— Тебе никому ничего не надо доказывать, Айя. Даже если ты поймаешь Бельона, награда, которую ты за это получишь…
Она не дает ему закончить:
— Я хочу поймать этого типа до того, как он еще кого-нибудь убьет. И только. На все остальное мне плевать.
Кристос бесшумно аплодирует в темноте.
— Айя, я тобой восхищаюсь. Ты святая… Не забудь позвонить мужу и детям.