Не отступать! Не сдаваться!
Шрифт:
Через мгновение Синченко опять заговорил:
— Вы вызовите саперов, а то нам одним отсюда не выбраться.
— Какие саперы! — воскликнул наверху Егорьев. — Мы здесь вдвоем с Уфимцевым, и больше никого. Вы бы видели, что тут делается!
Внизу, в замогильной темноте землянки, все пятеро переглянулись, ища глаза друг друга. Затем Лучинков, повалившись на нары и уткнувшись лицом в подушку, снова начал всхлипывать.
Золин, нагнавший несколько минут назад на всех тоску своими жалобными завываниями, теперь принялся успокаивать окружающих:
— Лейтенант выручит, лейтенант что-нибудь придумает…
— Что
Лучинков, не поднимая головы, заплакал навзрыд.
— Кому говорю — замолчи! — прикрикнул на него Синченко. — И без тебя тошно!
— Я так чувствую, что мы отправимся вслед за старшиной и остальными, — поскреб затылок Рябовский.
— Куда ты отправишься, меня интересует меньше всего, — огрызнулся Синченко и, уже обращаясь наверх, к Егорьеву, закричал. — Эй, лейтенант! У вас есть чем копать?
Егорьев переадресовал вопрос к Уфимцеву:
— У вас есть чем копать?
Младший сержант вытащил из притороченного к ремню чехла саперную лопатку:
— Вот!
— Есть, есть, — сообщил Егорьев вниз и приказал Уфимцеву: — Копайте!
Младший сержант принялся за работу.
— Я пойду, может, кого-нибудь еще найду — на помощь пришлю, — сказал Егорьев Уфимцеву и, крикнув вниз: «Я скоро!», направился на КП роты. …Старший лейтенант Полищук сидел в уцелевшей части землянки ротного, накручивая ручку полевого телефона, безуспешно пытаясь связаться с комбатом. За этим занятием застал его рядовой Глыба, пришедший с оставшимися солдатами роты: человек десять из первого взвода и примерно столько же из третьего. О втором взводе, занимавшем оборону на высоте, вообще не было ни слуху ни духу. Вероятно, там все погибли. Из офицеров, кроме Полищука и Егорьева, в роте живым не отыскалось ни одного. По меньшей мере потери роты за сегодняшнее утро составили семьдесят с лишним человек, то есть почти половину от полностью укомплектованного состава, а если брать с учетом предыдущих боев, то от первоначальной цифры осталось не более двадцати процентов.
Когда на КП вернулся Егорьев, Полищук был занят своими горькими подсчетами.
— Лейтенант! — встретил он Егорьева. — Ну, что там у вас?
— Со мной семь человек, — доложил Егорьев. — Но…
— Что — «но»?
— Пятерых завалило в землянке, — объяснил Егорьев. — Нужна помощь. Там один копает, но это не серьезно. Надо бы человек восемь. Дадите?
— Восемь человек?! — всплеснул руками Полищук. — Да у меня всего лишь вот… считайте. — Он указал рукой на стоявших тут же солдат. — Двадцать три человека, я уже сосчитал.
— Ну не погибать же им там, — возразил Егорьев.
— Верно, конечно, — почесал затылок старший лейтенант. — Ладно, берите пятерых. Можете их у себя и оставить. Когда выкопаете остальных, займете оборону на прежних позициях… Кстати, почему немцы не атакуют, как вы думаете?
— Не знаю, — пожал плечами Егорьев. — Наверное, думают, что тут уже атаковать нечего.
— Если так, то они не далеки от истины, — криво усмехнулся Полищук, но добавил после некоторого молчания: — Ничего, мы вообще-то им еще покажем.
— Рваные портки с голой задницей? — качая головой, усмехнулся Егорьев. — Нам больше показать нечего.
— Ладно, берите людей и ступайте…
Егорьев и пятеро солдат, в числе которых был и Глыба, ушли, а Полищук принялся
И пока Полищук приводил хоть в какой-то порядок совершенно расстроенную оборону, Егорьев, пользуясь тем, что немцы пока не появлялись, принялся вызволять заваленных в землянке. Общими усилиями сумели докопаться до бревен наката и начали было уже эти бревна поднимать, как младший сержант Уфимцев сообщил, что со стороны высоты идут какие-то люди. Схватив бинокль, Егорьев принялся смотреть на этих людей, остальные, прекратив работу, смотрели на лейтенанта, ожидая, что тот скажет.
— Немцы, — сказал наконец Егорьев, и все вокруг забегали, засуетились, не зная, что им делать.
— Продолжать работу! — прикрикнул на солдат лейтенант. — Быстрее, быстрее!
Те принялись поддевать ломами и кольями огромные бревна, пытаясь сдвинуть их с места. Снизу им помогали как могли, напирая на потолок и желая вытолкнуть хоть одно бревно.
Немцы тем временем приближались. Они шли гурьбою, неторопливо, положив руки на висящие на ремнях автоматы, громко переговариваясь и даже хохоча. Им, видимо, и в голову не приходило, что после такого шквала огня в русских траншеях останется хоть кто-нибудь живой.
А они, эти живые, со страхом поглядывая на подходящих немцев, с лихорадочной поспешностью и огромными усилиями как сверху, так и снизу, предпринимали попытку за попыткой выпихнуть наружу распроклятые бревна. В конце концов одно из бревен не сдюжило, стало поддаваться, под него тут же просунули несколько кольев и откатили в сторону. Из образовавшегося промежутка показалась голова рядового Синченко. Однако вылезать Синченко почему-то не спешил.
— Да чего вы там копаетесь! — закричал выведенный из себя Егорьев. — Выходите скорее, мне воевать некем!
Синченко отрицательно замотал головой:
— Не выйдет. Плечи не пролезают, надо еще одно бревно убрать.
Не дожидаясь указаний со стороны лейтенанта, солдаты снова бросились к накату. Синченко скрылся внутри. Второе бревно откатывали быстро, благо было за что подцепить.
— Вот теперь хорошо, — сказал Синченко, снова показываясь в проеме.
И, уперевшись руками в два крайних бревна, выбрался из землянки. Вслед за ним по очереди вылезли Золин, Лучинков, Рябовский и Дьяков. К великой радости Егорьева, первый был с противотанковым ружьем, последний с пулеметом Дегтярева. Все остальные держали в руках винтовки. Численность взвода сразу же удвоилась, и Егорьев тут же приказал всем рассредоточиться по траншее и приготовиться к бою.