Не приведи меня в Кенгаракс
Шрифт:
А время не шло.
До вечера того далекого будущего дня дожить будет трудно. Надо обладать удивительным здоровьем, чтобы дожить. Только какой смысл растягивать жизнь до самого вечера. Лучше уйти днем, при свете…
Турусов дотронулся до плеча спящего напарника, но тот не отреагировал. Тогда Турусов потряс его посильнее. Тот же результат. Потрогал лоб, пощупал пульс. Вроде живой.
…Но до ночи все равно никто из ныне здравствующих не протянет. Вечер тоже будет чертовски долгим. Может, даже длиннее этого дня, полного надежды на свою вечность…
— Все-таки он спит, — вздохнул Турусов. — Слабый еще. Много крови потерял, наверно.
Состав делал резкий поворот на хорошей скорости. Шум колес усилился, заскрипели ящики, подползая к стенке вагона, а один небольшой не удержался на массивном кубе с трафаретами и грохнулся с треском на пол.
Турусов подскочил к нему, готовый оказать срочную помощь, подхватил его и вставил между двумя большими. Обратил внимание на номер: «ТПСБ-1748». Что там говорил этот старичок-убийца, хотевший убрать Радецкого? Что он, Турусов, занимается неблагодарным делом, охраняет и сопровождает чье-то прошлое. Занятно. Ящики с прошлым. Не слишком ли дорого оно обходится стране, если только для сопровождения нескольких таких ящиков требуются два молодца, каждому из которых выпадает за «тяжкий» труд по тысяче в месяц?
Поворот кончился. Состав притих и ехал ровно и монотонно.
Турусов подумал о том, что все его самообладание уже исчезло. В существование истории он по-прежнему не верил, но верил в эти ящики, верил во все происходящее.
Ненадолго вздремнул.
Проснувшись, заметил знакомого старика. Тот сидел на маленьком ящике, вставленном между двух больших. Смотрел на острые носки своих лакированных туфель и беззвучно шевелил губами.
Турусов слез со своей полки и остановился, уставившись на гостя.
— Утро доброе! — покачал головой старик. — А я все ж таки был прав. Вы один остались!
Турусов испуганно обернулся, приник к лежащему Радецкому.
— И нервы у вас, в таком-то возрасте… — вздохнул старичок, сочувственно глянув на сопровождающего. — Живой ваш напарник, только в долгосрочном сне…
— В летаргическом? — переспросил Турусов.
— Можно и так. Но мне больше нравится все называть по-военному. Четко и понятно.
— А вы что, военный? — спросил Турусов.
— Какая разница, молодой человек. Сейчас я — персональный пенсионер огромного значения. И интересует меня ящичек, на котором я сижу.
— И чем же он вас интересует?
— Чем? Что ж, молодой человек, я могу сказать, чем он меня интересует. Если этот ящик станет моим, то и я стану сразу пенсионером еще более огромного значения, а может, даже и не пенсионером уже… А вот если он попадет в чужие руки, то мое значение испарится. Беда будет.
— Можете не волноваться, — Турусов снова стал спокойным и хладнокровным. — Этот ящик ни в ваши, ни в чужие руки не попадет.
— Раньше меня именно это и устраивало, но сейчас, увы, ситуация изменилась.
Старичок встал, проворно поднял ящик и поставил его посередине вагона.
— Вы поймите, — сказал он. — Избавившись от него, вы одновременно избавитесь от многих неприятностей и неожиданностей. Кроме того, вы будете обеспечены до своего конца.
— Я с самого начала был обеспечен до своего конца, — улыбнулся Турусов.
— Вы что, не материалист? — разочарованно хмыкнул старичок.
— Трудно сказать.
— Тогда зачем вы сюда попали? Здесь незаинтересованных не бывает. Может, у вас другие интересы, более извращенные? Хотите наркотики?
— Нет.
— А если такой вариант, — оживился взгрустнувший было старичок. — Я знаю одну шахту под Донецком. Туда никогда никто не полезет. Там метан и все прочее. В эту шахту уже многое сбросили. Давайте сбросим туда этот ящик, даже не раскрывая. Вы же понимаете, что пока он на маршруте — его вскрывать никто не станет, а маршрут вечный. Вас отправили пожизненно. Вы же раб вот этих ящиков. И как вам только не интересно узнать, что в них?
— А что в них? — холодно поинтересовался Турусов.
— А! — старичок обрадовался и поднял вверх указательный палец. — В них то, чего мы и боимся, и стесняемся! В них наше прошлое.
— Ваше? — переспросил Турусов.
— И мое. Но моего больше всего в этом ящике. Я вообще не любитель громких фраз, но из этих ящиков слагается вся наша история, история самой богатой на историю страны. Вы просто слишком молоды. Вас еще не было на свете, когда я помогал составлять политическую декорацию нашей возрождавшейся послевоенной экономике. Я по духу художник, фантазер. Мне бы детские сказки иллюстрировать. Но было другое время. И в иллюстрациях нуждалось совсем другое. Последняя моя декорация была создана в сорок восьмом. Я вам, молодой человек, слишком много говорю, а вы совершенно невнимательны. Вам ничего не говорит число «48»?
Турусов понял, что имел в виду гость. Речь, конечно, шла о второй паре цифр на шифре ящика. Забавно.
— Так вот, молодой человек, — продолжил старик, не дождавшись ответа.
— В сорок восьмом я перестал быть исторической личностью и был наполовину заслуженно забыт. Однако давняя добрая традиция позволяла мне неплохо жить. Все-таки персональный пенсионер! Хоть в пятьдесят лет выходить на пенсию как-то рановато, но чего не сделаешь ради общего блага. Правда, я стал только сейчас задумываться о том, каким образом человек, живущий на вершине горы, может представлять себе что такое общее благо.
— Вы бы представились! — попросил Турусов, уже с интересом слушавший старика.
— Это не важно, — отмахнулся гость. — Скажу вам одно: в сорок восьмом я не был противником ни маршала Рыбалко, ни генерал-полковника Куркина.
— А они при чем? — искренне удивился Турусов, тщетно пытаясь нащупать логическую связь в словах гостя.
— Ну вот! — огорчился старик. — Вот вам последствия системы вечного маршрута истории. Я говорю, что ничего не имел против командования бронетанковых войск.