Не проходите мимо. Роман-фельетон
Шрифт:
— Киностудия не отпустила дополнительных средств на расследование злодеяний в городе Кудеярове, — сказал Юрий, когда Мартын уходил. — Но если тебе придется катать даму на автобусе, то ты не должен ударить лицом в грязь. Вот тебе трешница и смотри, не купи на нее пальто.
«Трешница… И столько же у Юрия, — подумал Мартын. — Вика сказала: «Вы же операторы, а операторы — богатый народ. Хорошо быть женой оператора…» Слава богу, если Юрию удастся заложить в ломбарде свои и мои часы… Тогда мы разбогатеем. В конце концов, идя к славе, не обязательно считать
— Чего же вы раздумываете? — азартно зашептал Миша, и его усы защекотали ухо Благуши. — Такой товар надо хватать. Вы народ денежный… Своим сомнением вы мне делаете больно! Цена — четыре косых. Даром!
— У меня только три, — неуверенно произнес Мартын и снова пошелестел купюрой.
— Меньше чем четырьмя тысячами это не пахнет, — погрустнел Миша. — Но в крайнем случае разницу занесете завтра. Учтите: качество. Уникальная вещь! Индпошив! Рыжее шевро с золотым отливом! Шагреневская кожа!
— Шагреневая, — поправил Мартын снисходительно.
— Это вот они, — кивнув на женщин, прошептал Миша, — общественно-политической литературы не читают. А я знаю, кто такой был Бальзак. И про кожу я его читал. Но эта лучше! Ее наш красногорский комбинат выпускает. Освоили при директоре товарище Шагреневе. Вот мы ее так и называем — шагреневская. Если вы на рынке куртку из такой кожи встретите — хватайте! Такого вы в магазине никогда не достанете: комбинат курток не шьет…
— Я вам теперь покажу моих собачек, — заявила хозяйка и, запахнувшись в халат, пошла в другую комнату. Из-под ее подола поочередно выглядывали лисьи морды.
— Ну, я пошел, — сказал Миша, — мы еще увидимся. У меня деловое свидание. В магазин номер шесть через пять минут привезут брюки… Кроме того, я не люблю собак, а они отвечают мне взаимностью.
— Гав! — раздалось за дверью.
— Они делают мне больно, — прошептал Миша и скрылся.
Вошла Марго с желтым кожаным пальто в руке. За ней шли семь белых пуделей мал мала меньше. Псы были подстрижены под львов.
— Собачки шик-модерн, — восхитилась Вика. — Правда, Март?
— Семь пуделей, как семь слонов, — сказала хозяйка, — приносят счастье дому.
Она помогла Мартыну надеть пальто и подпоясала его. От кожи пахло свежим теленком. Реглан скрипел, как новенький бумажник.
— Никто не скажет, что вы оператор, — произнесла Вика, отступая на несколько шагов и чуть не задавив самого маленького из пуделей. — В этом пальто вы типичный главный режиссер. Таким я себе представляю самого Протарзанова! Ах, как я завидую его жене!
— Четыхе тысячи! — назначила цену Марго.
Пудели дружно залаяли.
— Дешевле не могу! — приложив руку к району сердца, произнесла хозяйка. — За что купила, за то и пходаю!
— Вот тут царапина, — заметила Вика, поворачивая Мартына спиной к свету. —
В это время пудель номер шесть начал грызть Викин каблук, а пудель номер два стал лизать пальто, которое Мартын бросил на диван.
Марго согнала собаку с дивана.
— Сколько с ними забот! Позавчеха Миша пхивез мне самого модного собачьего пахикмахеха. Он их стхиг электхической машинкой. А я плакала весь день… Вы себе не можете пхедставить, как их было жалко! Я пообещала пахикмахеху сто хублей, и он тоже плакал! Стхижет и плачет, стхижет и плачет! Тхи тысячи восемьсот, и ни копейки меньше!
— А как зовут этих чудесных песиков? — спросила Вика, игнорируя денежный вопрос.
«Зверячья дипломатия, — подумал Мартын, стоя у окна и наблюдая за бочкой с Диогеном. — Разбалакались, як свинья с гуской…»
— Собаке идет, когда ее зовут кхасиво, — сказала Марго. — Тхудно выбхать подходящее имя. Тут пхиезжал мой бхат и сказал, что если собака живет в бочке, то собаку почему-то можно звать Диогеном. Почему — он мне не объяснил, но имя мне понхавилось. А эти пуделя опхеделенных имен не имеют.
Мартын даже отвернулся от окна.
— Не имеют постоянных имен? — переспросил он. — Как же вы их называете?
Безыменные собаки залаяли хором.
— Знаете, надоедает собаку звать одинаково несколько лет. Я люблю хазнообхазие… Тхи тысячи восемьсот — окончательная цена.
— А у кого это плачет ребенок? — спросила Вика. — Вот, слышите, опять?
— На соседней даче живет известный гипнотизех. Он так скуп, что о нем говохили, будто он женился на своей домхаботнице, чтобы сэкономить на ее жаловании, — сказала Марго. — Вот сейчас он ходит по саду и усыпляет хебенка.
— Я встречала его жену, — сказала Вика. — Она красит ноги под нейлон. Три тысячи двести. Вы поглядите, какая подкладка, — это же мешок!
— А как только у гипнотизеха собехутся гости, так сидят до тхех часов ночи, — не обращая внимания на Викины слова, продолжала Бакшиш. — И почему бы, вы думали, они сидят? Все остхы на язык, и каждый боится уходить пехвым… Уйдет, а вдхуг оставшиеся начнут его обсуждать, хазбихать по косточкам, по косточкам… В тхи все встают и охганизованно уходят… Тхи тысячи семьсот пятьдесят. Я несу убытки. И вообще мои собаки культухнее этой гипнотизехши…
— Три тысячи двести, — сказала Вика, вставая с кресла, — это мое последнее слово.
— А вы, — обращаясь к Мартыну, спросила Марго, — ведь вы хотели покупать пальто?
— У вас пальто одно, — произнес Мартын, шелестя в кармане трешницей, — я уступаю его даме.
— Эта вещь пхинадлежит моему мужу, — пояснила Марго, — а у меня есть еще одно пальто — моего бхата. Я вам его могу уступить. Он его ни хазу не надевал. И вообще он любит дхап.
— Я учту это обстоятельство, — сказал Мартын, придавая голосу протарзановские интонации. — Пока я получу перевод на крупную сумму, ваш брат может носить это пальто недели две.