(Не)родной сын. Шанс на материнство

Алексеева Дана

– Надеюсь. Говорят, на новом месте снятся вещие сны, – вспоминаю я, чтобы разрядить обстановку.

– Не верю в эту чепуху.

– Но все же…

– Действительно. Расскажешь потом, что приснилось? – его глаза повеселели и чуть пристально сузились. – Интересно же.

Я усмехаюсь и дергаю плечами.

– Если приличное будет.

Виктор смеется. Он смеется? Я удивляюсь приятному факту и тоже хихикаю, прикрывая рот ладонью.

– Даже не сомневаюсь, Вера, – кивает он и после разворачивается на

выход.

Я провожаю его уходящую спину с улыбкой, которая даже не понятно с чего вырисовалась на лице. И прежней усталости уже нет. А еще я заметила, что приятно слышать, как слетает с его губ мое имя. У него выходит это мягко и красиво.

– Виктор, – вспоминаю кое-что и зову его, пока не ушел.

– Да? – разворачивается он и вопросительно смотрит на меня.

– Я хотела спросить… Мне показалось, или во всех комнатах, где ты находишься всегда распахнуты двери… Даже ванная вот, и кабинет целый день открыт.

– Допустим, не показалось.

Понимаю, что лишнее, но все-равно спрашиваю:

– А почему так? Это странно… Или для тебя нет?

– С шести лет не странно. Я чувствую себя спокойнее, когда дверь не заперта и тому есть причины.

– Какие?

Все это звучит крайне интригующе и я не могу сдержать любопытство.

– Зачем тебе это? – Виктор наступает на меня.

– Чтобы поближе узнать тебя.

– Насколько ближе? – мощным телом он купирует меня около раковины, нависая сверху. Я теряюсь.

Между нами сантиметры, и мне катастрофически не хватает пространства и свободы.

– Как опекуна и члена семьи, – прочищаю горло я и отхожу в сторону из под его тени.

Виктор усмехается, а потом нахмурив брови, рассказывает сухо:

– Меня часто наказывали в детстве и запирали в чуланке. Чтоб я подумал в тишине и темноте над своим поведением. Однажды во время «отсидки» комната по соседству загорелась и огонь перешел на чуланку, я чуть было не задохнулся… У меня была паника, и я не мог выйти и докричаться до кого любо. Потерял сознание, но меня успели вытащить… Вот так, спасибо, что живой. И плюс одна фобия в копилку.

Картинки его ужасного детства мелькают перед глазами. Бедный ребенок, за что с ним так?

– Разве есть еще какие-то фобии? – с тревогой спрашиваю.

– Слишком много вопросов, Вера. На сегодня хватит. А то так точно не уснёшь, – он журит меня, качая головой. – Иди, мойся.

– Верно, – киваю и, проводив его сочувствующим взглядом, запираю двери. Потом прижимаюсь спиной к его двери и по норовому стуку сердца чувствую, что меня не отпускает. Его рассказ многое ставит на свои места.

Я была права, внешняя холодность и чёрствость Виктора – лишь защитная оболочка, которая наросла из-за тяжелого детства и жестокого обращения с ним. Он уязвим, как обычный человек, у него свои слабости. Как бы это не звучало, но я рада этому. Он открылся мне, уверена, для него это было нелегко, а это значит, что… Мы сможем с ним найти общий язык.

Глава 13

Виктор

Она слишком доверчивая. Слишком чувствительная. Мягкосердечная. Это, конечно мне на руку, но… Я не привык обижать слабых.

Наблюдаю из окна кабинета на то, как Вера гуляет с коляской по саду на заднем дворе и залипаю на минут десять. Не понимаю, как она может возиться с чужим ребенком? Она любит его как своего, просто немыслимо. Каждую свободную минутку она рядом с ним, даже работу отодвинула на второй план, и все выезды сократила по максимуму. Разве можно вообще так любить другого человека, что жертвуешь личными интересами ради него? Костя мне будет породнее, но я не собираюсь к нему привязываться. Зачем? Он лишь крючок, за который я зацепился, чтобы получится желаемое. Когда пропадет необходимость держаться за него я просто отпущу, и всё.

А Вера холит и лелеет мелкого… Я видел, как она целует его крохотные ножки, усюсюкает, гладит и бережно прижимает к груди. Меня так не любили в детстве… Если бы на меня упала хотя бы капля её любви в детстве, я бы не был настолько жесток и циничен. Но на меня ничего не упало кроме воза говна и презрения. Я купался в ненависти, крепчал, закалялся ей, и выросло то, что выросло. Я сделаю то, что должен и никакие телячьи нежности и уж тем более голос совести, меня не остановят.

– Тук-тук, – раздается стук в дверь. Я реагирую поворотом головы и вижу на пороге кучерявую Маришку.

Она взглядом спрашивает разрешения войти, а в руках у неё черный конверт, который держит как сокровище.

– Проходи, – заинтересованно щурюсь я и иду к ней навстречу. – Что у тебя.

– Вот, это один мужчина велел передать Вере Сергеевне, но я подумала… – мямлит неуверенно, что раздражает.

Я повелительно протягиваю руку.

– Давай сюда. Ты молодец.

Заполучив конверт, отворачиваюсь к столу и ловко вскрываю его. Глаза бегают по многочисленным сточкам, вникая в суть информации. Я усмехаюсь на прочитанное.

А ты не так проста, Верочка, как кажешься… На нескольких листах нарыта вся моя подноготная. И здесь явно есть то, что ей не нужно знать. Я забираю два компрометирующих листа, а все остальное обратно складываю в конверт.

Подзываю Маришу и ласково так, проводя ладонью по её зардевшей щеке, говорю:

– Хорошая девочка. Аккуратно запечатаешь в новый конверт и передашь Вере Сергеевне, поняла?

– Как скажете, – пищит довольно.

– Все, ступай.

Она разворачивается, и я цепляюсь взглядом за её юбку, которое сегодня непристойно короткая. По венам пробегает желание.