Не счастья ради. Руководство по так называемым предварительным практикам тибетского буддизма
Шрифт:
Представьте, что вы моете очень грязную чашку из-под кофе. Что вы делаете, когда погружаете эту чашку в горячую мыльную воду? Большинство из вас скажут: «Я мою эту чашку». Но так ли это? Моете вы чашку или удаляете с неё загрязнения? Что велела нам мама, когда учила, что надо мыть после себя чашку? «Иди и вымой свою чашку», – таковы были её «глубинные наставления». Но хотя она говорила это, по сути, каждый день, она никогда не объясняла, что остатки кофе и чашка – это совершенно разные вещи, и что «вымыть чашку» на самом деле означает удалить загрязнения с чашки, которая сама по себе вовсе не грязная, никогда не была грязной и не будет грязной, но всегда будет только чистой и никакой иной. Однако на практике мамины глубинные наставления,
Этот пример служит хорошей иллюстрацией одной из самых глубоких теорий бодхисаттваяны: все мы обладаем потенциальной возможностью стать буддами, потому что у всех есть природа будды. Трудность только в том, что всем нужно это понять. Что же мешает нам понять свою природу будды? Или, другими словами, что мешает нам понять, что чашка чиста и всегда была и будет такой? Омрачения, накапливаемые с безначальных времён, эон за эоном.
Если вам неизвестно, что будда-природа неотъемлемо присуща нам всем, то, следуя глубинным наставлениям, вы можете совершить весьма распространённую ошибку. На протяжении столетий очень многие практики ваджраяны совершали ошибку, представляя Будду в образе человека, который сидит в небе перед вами и у которого вы просите милости. Это теистический подход, который имеет больше отношения к таким традиционным религиям, как христианство, чем к буддизму. Так что, когда ученики по своему обыкновению спрашивают: «Как долго мне нужно практиковать принятие прибежища?», – сам ответ: «Пока тот, кто принимает прибежище, и обьект прибежища не станут нераздельными», – служит напоминанием о том, что абсолютный объект прибежища пребывает не где-то снаружи, но в природе их собственного ума.
В «Еше друбпа» Индрабхути 5 говорится, что в конечном счёте Будда, Дхарма и Сангха существуют в нашем уме, а все мысли, даже самые мимолётные, – это их проявления. Так что на этом уровне даже самая незначительная из наших мыслей не затронута загрязнениями и изначально чиста, а следовательно, содержит в себе все качества Просветлённого. Как сказал Джигме Лингпа, тотальная вера в Три драгоценности – это заключительная стадия относительной практики принятия прибежища, а видеть свой собственный ум как Три драгоценности – это заключительная стадия абсолютной практики принятия прибежища.
Принятие прибежища: глубинные наставления
Глубинные наставления о принятии прибежища различны. Один метод заключается в том, чтобы принять прибежище в Будде как в учителе, в Дхарме как в пути, а в Сангхе как в своих спутниках на пути. Другой метод, предлагаемый ваджраяной, – это абсолютная уверенность в гуру как в Будде, как в Дхарме и как в Сангхе; или, если высказаться ещё более прямо, в том, что ум – это Будда, ум – это Дхарма и ум – это Сангха.
Почему мы представляем своего гуру в облике определённого будды или в каком-то ином необычайном образе? В самом деле, зачем мы вообще визуализируем гуру? Почему бы просто не визуализировать образ Будды Шакьямуни и верить, что он и есть Шакьямуни? Одно из вполне достаточных оснований заключается в том, что нам, людям, трудно вообразить, что природа будды может существовать в таких обычных созданиях, как мы. Второе: нам в равной степени трудно поверить, будто наш гуру – человек, который зевает, пьёт чай и т. п., – может быть настоящим буддой. Разве это возможно? Есть так много того, чего он не знает, он постоянно пребывает в какой-то прострации, а поведение его совершенно иррационально. Однако иногда мы также испытываем безусловное ощущение, что в нём есть нечто поистине необычайное. В результате мы бросаемся из одной крайности в другую: от искренней веры в него к сомнениям и подозрениям.
Джамьянг Кхьенце Чокьи Лодро в своём объяснении гуру-йоги написал, что, согласно и бодхисаттваяне и ваджраяне, природа будды проявляется непрерывно. Однако если это проявление не очищается заслугами, оно обычно находит своё выражение как омрачения, например как агрессивные эмоции. Если же такое очищение происходит, природа будды проявляется как сострадание, любовь, понимание и терпимость, а иногда и в наиболее очищенной своей форме – как преданность. Только через призму преданности мы сможем увидеть того, кто, по нашему мнению, достоин, чтобы слушать его и подражать ему, – того, кого мы называем гуру.
Говорят, что, хотя бесчисленные будды и бодхисаттвы являли себя и продолжают являть в этом мире, большинству из нас недостаёт заслуг, чтобы встретить их, но даже если б нам довелось встретить будду, нам не хватило бы заслуг, чтобы узнать в нём просветлённое существо, понять, что он говорит, или почувствовать к нему какую-то преданность. Именно таким недостатком страдал Девадатта. Он был двоюродным братом Будды и всю жизнь жил бок о бок с ним, однако не получил от этого ни малейшей пользы, потому что страшно ему завидовал.
Для нас наш гуру – это наш личный будда. Он не только с нами общается, но неустанно и самоотверженно изо всех сил старается нас огорчить, разочаровать и смертельно уязвить нашу болезненную гордость с единственной целью – искоренить нашу озабоченность собственным «я».
Так что мы принимаем прибежище отныне и до тех пор, пока не достигнем просветления, и не только для того, чтобы уничтожить все наши заблуждения, лежащие на поверхности, но и чтобы вырвать самый корень заблуждения, умоляя своего гуру рубить и рвать его, пока он не будет стёрт в порошок.
Так почему же нам не визуализировать своего гуру таким, каким мы видим его в повседневной жизни? Мы видим его так часто, что точно знаем, как он выглядит. Возможно, мы даже пару раз с ним обедали или сопровождали его на прогулке. Зачем нам усложнять себе жизнь, пытаясь вообразить его одетым в тяжёлую парчу и с забавным головным убором – в наряде, в котором так любят изображать Гуру Ринпоче тибетцы? К тому же никто из ныне живущих не встречался с Гуру Ринпоче и не знает, как он на самом деле одевался; мы судим об этом только по тибетским картинам и статуям.
Опять-таки теоретически главная цель учений ваджраяны заключается в том, чтобы показать нам, как преображать нечистое восприятие в чистое. Если мы тщательно разглядываем нашего гуру-человека, то делаем это именно через фильтр своего обычного, нечистого восприятия, того самого восприятия, над которым мы должны упорно трудиться, чтобы его преобразить. Хотя мы уже знаем, что всё вокруг нас, в том числе стены, потолок и пол, выглядят совсем по-другому, если смотреть на них чистым восприятием, мало кто из нас может сразу же сделать такой огромный переворот в своём видении мира. Но такая неспособность не является нашей непосредственной проблемой. Самое главное, от чего нам необходимо как можно скорее избавиться, – это любого рода нечистое восприятие своего гуру. Если он зевает, спит, слишком много ходит по магазинам или ведёт себя странно, сразу же напоминайте себе: то, что вы видите, – это трактовка, предлагаемая вашим умом, и именно эту трактовку и требуется преобразить.
Преображать косный и двойственный ум гораздо труднее, чем сохранять в памяти образ вашего гуру как обычного человека. Итак, когда в практике требуется визуализировать своего гуру, представляйте его в небе перед собой в облике Гуру Ринпоче или Ваджрадхары. Если представлять его в обычном человеческом обличии, это только укрепит вашу привычку воспринимать его нечистым образом или в лучшем случае как равного себе, а из-за этого вы не сможете усвоить идею о том, что ваш гуру «несравненный».