Не шутите с боссом!
Шрифт:
– Потому что я не знала, можно ли звонить. Потому что я не знаю, что можно, а что нельзя. Не знаю, что мне необходимо сделать. И даже не знаю, что нужно взять у этого вашего Питера, если я вдруг окажусь у него дома прямо сегодня. И как я это найду. И даст ли он мне это искать. Я вообще ничего не знаю!
Я замолчала, поняв, что еще немного – и сорвусь на крик. Разрыдаюсь и все испорчу. А еще – что, наверное, уже разозлила Фила этой своей неуместной вспышкой.
– Не окажешься, – холодно ответил он. – Сегодня точно не окажешься. Будь дома – тебе привезут
У меня было такое чувство, что он мрачнеет с каждым словом. Но причин его раздражения я не понимала. Все ведь складывается хорошо, так, как он и хотел? А платья… Это для меня они стоят целое состояние. А для такого, как Фил – вовсе нет. Тогда чем он недоволен?
– Ты можешь звонить мне в любое время, – раздалось вдруг из трубки. – Даже не так: ты должна звонить мне в любое время. Если я буду занят, я просто не отвечу.
Фил отключился, а я осталась сидеть, недоуменно глядя на трубку. Это что только что было? Я теперь вроде как лицо, приближенное к боссу? Что-то меня такая перспектива не особенно радовала.
Спустя пару часов в дверь позвонили. Я вздрогнула. Почему-то показалось, что на пороге окажется Фил, что он лично захочет проследить за процессом примерки. И будет внимательно рассматривать меня, пока я снимаю и надеваю вещи. От этой мысли по спине хлынули мурашки и дыхание сбилось. Но я быстро взяла себя в руки. С чего вообще мне лезут в голову такие глупости. В последнее время Фил держался со мной отстраненно и холодно, но воспоминания о том вечере, когда я впервые вошла в его кабинет, все еще были живыми и яркими.
За дверью топтался мордоворот. Тот самый, что отвозил меня в дом за белым заборчиком. Он поставил большую спортивную сумку за порог и тут же ретировался, словно Фил просил передать мне бомбу, и он хотел быть подальше, когда та рванет.
Я расстегнула молнию сумки и удивленно застыла. Платья не были дорогими. Нет, на полном серьезе – на свою зарплату крупье, если бы я не тянула в одиночку мелкую Энн и больную маму, а наш домовладелец не был бы жадной задницей, я бы спокойно могла покупать себе такие, ну уж по штуке в неделю точно. Фил решил на мне сэкономить? Или что?
Телефон тренькнул. На этот раз Фил не звонил, он прислал сообщение: «Примерь их по очереди, сфотографируйся в каждом и вышли мне фото. Я скажу, какое выбрать».
Наверное, следовало броситься выполнять поручение Фила, но у меня были сомнения, и я решила уточнить:
«Ты уверен, что это и есть то приличное, в чем можно пойти в «Витторию»?»
Повисла пауза. Ясно. Никто не собирался отвечать на мои вопросы – от меня ждали фотографий.
Я достала из сумки первое платье. Всего их было четыре, и ни одно из них нельзя было назвать вызывающим. Наоборот, женщину, надевшую такое платье, скорее можно было заподозрить в том, что она идет на собеседование и боится домогательств нового босса. И вместе с тем каждое платье по-своему соблазнительно подчеркивало фигуру, непостижимым образом создавая впечатление, будто я нарочно стараюсь выглядеть как синий чулок, но природная красота и сексуальность берут свое.
Одну за другой я отправила все четыре фотографии и получила ответ:
«А теперь – без платьев».
Что?! Это еще зачем? Я смотрела в экран телефона, словно надеялась, что буквы как-то сами собой переставятся, и сообщение примет какой-то другой смысл. Но нет, вместо этого пришло новое: «Не заставляй меня ждать». Всего четыре слова и точка в конце. Но меня словно обдало тем ледяным холодом и страхом, что и тогда, в кабинете Фила. Он не шутил. И мне с ним шутить не следовало.
Я, шепча ругательства себе под нос, стала стаскивать с себя одежду.
14
А потом остановилась и выпрямилась.
А ведь он сейчас не может мне приказывать!.. Во всем, что касается Питера, – может. Но мое фото в обнаженном виде – это ведь совсем другое. Это просто прихоть Фила…
Нет, ну правда – что он будет делать, если я сейчас скажу: «Не разденусь!» и фото не пришлю? Неужели объявит: «А-а, ну тогда все отменяется»? И его ручное чудовище приедет с минуты на минуту забрать сумку с одеждой? И никакого Питера Фолка, никаких договоренностей больше не будет?
Очень вряд ли.
Это я понимала хорошо.
По коже побежали мурашки от одной мысли, что я могу ослушаться. А ведь действительно могу… Я потянулась рукой к телефону и погладила его прохладную поверхность. «Нет!» – короткое слово. Простое. И я могла бы его написать. Это щекотало нервы. Я прерывисто выдохнула и убрала руку.
Тут вот какое дело. Я не хочу выяснять, что будет, если я откажусь. Как-нибудь обойдусь без этого знания.
И еще кое-что: я не хочу отказываться. Я прислушиваюсь к себе и чувствую, как странно и часто стучит сердце, пока я медленно стягиваю с себя мягкий трикотаж платья. Казалось бы, ничего особенного. Я раздеваюсь и одеваюсь по нескольку раз в день. Сейчас комната пуста, и нет никого, кто мог бы меня увидеть. Все как обычно. Но – нет. Я раздеваюсь для Фила. Понимание, что я делаю это не просто так, придает простому, в общем-то, процессу налет порочности, болезненный и сладкий. Ворсистая ткань съезжает по коже – и даже это ощущается как бесстыдная ласка
Я задержалась перед зеркалом, стаскивая с плеча сначала одну лямку бюстгальтера, потом вторую. Расстегнула застежку, задев пальцами кожу, и вздрогнула, словно спины коснулись не мои руки, а руки Фила. Дыхание перехватило, в животе трепыхнулся сладкий ужас. Медленно, очень медленно стянула трусики, теперь уже не подсматривая, а завороженно глядя в зеркало, как ползет вниз тонкая ткань, обнажая живот, ниже… Ниже…
Телефон снова нетерпеливо тренькнул. Сообщение.
А ведь Фил тоже знает, что я могу ослушаться и ни черта ему не прислать.