Не смей меня... хотеть
Шрифт:
Как можно не ответить?
И я отвечаю. Вернее, просто слабо шевелю губами, обозначая только это действие.
И, как выясняется, это моя самая большая ошибка.
Потому что поцелуй мгновенно перестает быть нежным и сладким и сразу превращается в безумный, поглощающий, страстный настолько, что я… Я опять не могу это прекратить!
Растерянно раскрываю рот, позволяя горячему, жесткому языку проникать в себя, сходу устанавливая свои правила игры.
И в этой игре я — ведомая.
Я не могу никак проявить себя, проявить
Я могу только следовать за ведущим.
Захар обрушивается на меня всей яростью, мощью, мгновенно вытесняя собою окружающий мир.
Где-то там, далеко, в другом измерении, играет музыка, поют актеры, хлопают зрители…
А здесь, в нашем мире, нет ничего, кроме бешеных, болезненных поцелуев, тяжелого дыхания и сводящего с ума понимания, что сейчас будет. Что произойдет. Обязательно произойдет.
Потому что я не остановлю.
А он не сможет сделать этого сам.
Мы целуемся, словно сумасшедшие, вцепившись друг в друга с такой силой, что, наверняка, на его шее будут следы от моих ногтей. А на моих плечах — отпечатки его губ.
Я не прихожу в сознание, полностью отключившись и окончательно пустив ситуацию на самотек.
Захар с радостью берет все в свои руки.
Он задирает платье, как-то очень шустро сдергивая его через голову, замирает, жадно изучая меня, беспомощно раскинувшуюся на пенке перед бессовестным взглядом.
Я смотрю, не отрываюсь, не пытаюсь прикрыть грудь в простом белье ладонями, не пытаюсь свести ноги.
— Пиздец, красивая, — делится эмоциями Захар, а затем в одно движение сдирает с себя черную футболку.
И я не могу удержать вздох восхищения.
Да, я видела уже его без майки, и до этого, в спортзале, и в столовой не так давно, но сейчас, в полумраке осенней ночи, под бликующими прожекторами, он смотрится совершенно иначе. Каждый мускул, кажется, выделяется, прорисовывается талантливым художником, натянутые жилы на предплечьях, на шее, выдают дикое напряжение во всем теле.
Он волосатый, словно взрослый мужик. Темный, чуть курчавый волос на груди, на животе переходит в узкую дорожку и исчезает за ремнем джинсов.
Захар, внимательно отследив мой жадный взгляд, лениво и довольно усмехается и рвет пряжку на ремне.
Мне становится невозможно жарко, а еще совестно от собственного бесстыдства, и потому торопливо поднимаю взгляд к его лицу.
И вот зря я это делаю!
Потому что главный секс — именно тут, в его глазах!
Он еще не разделся, а уже имеет меня взглядом так интенсивно, что невольно тянет прогнуться в пояснице…
И застонать, заурчать, словно дикая, безумная , вырвавшаяся на свободу кошка.
Захар понимает мои желания, ему слова не требуются.
— Хочу тебя, блять, умираю, — хрипит он, падая на меня и опять жестко и глубоко целуя.
Теперь уже совершенно развязно, грязно, глубоко. Не столько подчиняя, сколько давая почувствовать, каково это будет. С ним.
И
Так нравится, что искры из глаз!
Все мои сомнения, все странные , дурацкие желания, чтоб тормознул, остановился, все это — где-то там, в другой, нормальной жизни, не имеющей к нам ни малейшего отношения.
Здесь нет нормальности.
Здесь только секс.
— Я… Блять… Я… Потерпи, принцесса…
Он рычит, уже несдержанно тиская меня, закидывая ноги себе на спину, прикусывает опять шею внизу, там уже точно синяк будет, нравится ему это место… И мне больно и сладко, а еще ощущаю нечто запредельное сейчас, в эту минуту.
Осознание, что все, теперь не будет, как раньше, что вот сейчас, сейчас, сейчас… Все внутри дрожит и сжимается, и хочется уже скорее, скорее, скорее…
И, когда ощущаю его, тяжелого, твердого, горячего такого, проникающего в меня быстро, с неотвратимостью тарана, громок взвизгиваю и сильнее скрещиваю ноги на пояснице.
Запрокидываю голову, смотрю в его темные, безумные совершенно глаза.
Захар замирает на мгновение, тяжело смотрит на меня, шепчет сбито:
— Бля-а-а-а… Еще лучше, бля, еще лучше…
А мне не нужна его внезапная болтливость, я не могу больше терпеть, я хочу, чтоб он двинулся!
Он большой, везде большой, и мне нравится это!
Боже, почему я не любила таких парней? Это же… Это же самый лучший в мире размер!
Захар чуть выходит и движется назад, а у меня сносит крышу окончательно, настолько это все правильно, настолько так, как нужно!
Взвизгиваю от переизбытка эмоций, и на губы тут же падает тяжелая ладонь.
— Т-ш-ш-ш… Не кричи… Потом… Потом покричишь… Я тебя тут по-быстрому трахну, не могу терпеть, принцесса… А потом… Потом покричишь. У меня дома.
Он говорит все это, шепчет хрипло и грубо, и движется, движется, движется!
Так идеально, быстро, сильно, с оттяжкой, вонзаясь в меня на всю длину, выходя и возвращаясь.
И у меня все эмоции, все мои осязательные чувства просто концентрируются в одной точке, именно там, внизу, каждое его движение сотрясает все тело, волнами расходится сладкое предвкушающее удовольствие, и я все громче и громче делаюсь, забываясь в этом длинном, жестком ритме.
Над нами низкие осенние звезды, небо, темное такое, подсвеченное лучами прожекторов, но я вижу только его глаза, их черноту и жадность, я погружаюсь в них, словно в колдовской омут, тону…
И, когда Захар, выругавшись, ускоряется, я не могу молчать.
Кричу сквозь закрывающую рот ладонь, из глаз льются слезы, а тело безостановочно трясет. И не только от его движений, но и от чего-то, ранее неизведанного. Чего-то, настолько сильного, настолько мощного, что меня накрывает с головой, хочется выгнуться, хочется забиться в сладких судорогах, но тяжелое тело на мне, грубая ладонь на губах, пятерня, зарывшаяся в волосы на затылке, фиксируя на месте, не дают этого сделать.