Не смей меня... хотеть

Зайцева Мария

Горелый привычно стискивает зубы, перебарывая злобу.

Не сейчас. Не сейчас.

— Я хочу, чтоб между нами не было недопонимания, — завершает прокурор, — и обид. Я буду защищать свою семью всеми доступными способами. А твой сын теперь — это тоже моя семья.

“Мой сын — это МОЯ семья!”, — хочется рявкнуть Горелому, но он привычно молчит. И смотрит.

Прекрасно зная, что взгляд его прошибает и самых крепких мужиков, заставляя нервничать. Но или прокурор вообще безбашенный придурок, или нереально крепкий мужик, но в лице

у него никаких изменений не происходит. И в фигуре тоже. Он не напрягается, не настораживается. Отвечает спокойным, уверенным взглядом.

И Горелый отступает, неожиданно для себя. Не то, чтоб сдался, но… Но он всегда уважал силу духа. У отца такая была.

Если что решил, хер сдвинешь.

Он ведь при смерти был, но сына видеть не захотел…

— Я рад, что мы достигли взаимопонимания, — спокойно комментирует ситуацию прокурор, — а теперь давай вернемся к гостям. Кстати, ты в городе остаешься? Или в столицу?

— Я пока отдохнуть хочу… — неопределенно отвечает Горелый, — в деревню поеду… Рыбалка, там, охота…

Прокурор смотрит на него испутующе, пытаясь понять, что тот задумал.

Но Горелый не палится, смотрит равнодушно.

И прокурор, момедлив, кивает.

В самом деле, логично же… После отсидки отдохнуть на природе…

В зале Горелый ловит внимательный взгляд сына, неопределенно дергает углом губ. Тоже мне, переживатель какой…

Совсем не доверяет, что ли? Или думает, что он, Горелый, вообще без башки и устроит тут разборки, сломав сыну отношения в будущей семье?

Горелый выходит на крыльцо, с удовольствием затягивается сигаретой, вдыхает летний вечер.

Завтра он уже будет на пути в деревню.

Потому что не соврал прокурору, всю правду сказал. Практически всю.

Он поедет отдыхать.

И еще кое за чем.

Например, глянуть на одну гладкую сучку, стоившую ему пяти лет жизни. Она думала, что, свалив из столицы в глухомань, спряталась.

А вот нихера…

Плохо спряталась. Горелый идет искать.

И найдет.

Бонус 3

Вовка

— Слышь, начальник, отпусти, а?

Мелкая засранка смотрит глазами котика из Шрека, выпячивает пухлую нижнюю губу, по-блатному тянет гласные. И где только научилась, мерзавка?

Я прикуриваю, не обращая внимания на представление, разворачивающееся перед моим носом, тыкаю пальцами в кнопки клавы, набивая текст нового протокола.

Аська сопит, ерзает, привстает, пытясь заглянуть в экран, садится обратно, вздыхает, ерошит волосы, короче , все делает, чтоб отвлечь от работы. Качественно.

Но я не отвлекаюсь.

Ее ужимки выучил уже давным давно, не первый раз она тут, у меня перед столом, представление устраивает.

Поняв, что меня не проймешь, Аська опять затягивает на одной сиротской ноте:

— Ну нача-а-альник…

— Ася, — отрываюсь я от

протокола, — может, хватит, а? Ты откуда это слово отрыла? У вас там что, рен тв подключили, что ли?

— Куда? — хлопает она ресницами. Длиннющими, кстати, придающими худому лицу кукольное выражение. Очень оно ей, это выражение, на улице помогает… Если вдруг попадается она, или кто-то из их веселой гоп-компании, то чаще всего сердобольные люди, глянув вот в такие несчастные глазки на пол лица, смягчаются и отпускают. Как такую милоту можно обидеть?

Ага, еще как можно. Главное, чтоб она вас не обидела, милота эта.

Плавали, знаем.

— Что, “куда”? — пиздец, диалог у нас, конечно, увлекательный. — На телевизор.

— Какой телевизор, о чем ты, начальник? — усмехается Аська, и эта усмешка на детском лице смотрится очень даже по-взрослому, — у нас отродясь такой радости не водилось. Мы ж не центральные.

Центральными они называют ребят, живущих в Центральном детском доме, который, как понятно из названия, находится в центре. И является образцовым детским домом. Само собой разумеется, что там есть все, и телевизоры, и телефоны у детей, и новые хорошие игрушки, и постоянная спонсорская помощь. Это не считая дотаций от государства.

А Аська живет в “Западе”. То есть, в детском доме номер три, расположенном в другом районе города, западном, как можно понять опять же из названия.

Из достопримечательностей там промзона с кирпичным заводом и военная часть с вечно голодными срочниками.

Дотации , конечно, есть, и спонсорская помощь тоже, но до детей это все дело не доходит. Я, когда работал в отделе по делам несовершеннолетних, еще лет пять назад, сразу после армии, пару раз наведывался туда. Впечатлений получил массу…

Тогда же и с этой засранкой познакомился… Если б знал, какой крест себе на спину взваливаю, бежал бы куда глаза глядят, ей-богу…

— Ладно, замнем, — решаю я не развивать тему телевизора. Смысла нет. Расследовать исчезновение бытовой техники, которую в последний раз дарили спонсоры и в числе которой, я точно знаю, были три телевизора, я не собираюсь. И без того завален по самые уши, моральных сил никаких не хватит.

И нет, мне не стыдно.

Мне никак.

Атрофировалось все уже давным давно. Мне бы теперь тупо разгрести все, что есть, чтоб на премию заработать в конце месяца. Но это, похоже, к категории мечт относится.

— Ты мне лучше скажи, какого хера ты полезла опять на склад? И , самое главное, как умудрилась спалиться. А если б я не узнал? А? У нас полно новичков, не все в курсе, что надо с тобой делать при поимке. Завели б дело опять, и что? Тебе скоро восемнадцать, по полной ведь пойдешь.

— Мне вчера восемнадцать исполнилось, — обидчиво говорит Аська, — забыл, начальник?

— А с какого хера мне помнить? — удивляюсь я наглости засранки. — У меня дел , кроме тебя, хватает. Поздравляю, кстати.