Не сотвори себе врага (сборник)
Шрифт:
В комнатах осталась только та мебель, которую сын решил не брать с собой, когда они переезжали в новый дом. Александр Алексеевич провел рукой по пустым книжным стеллажам, на которых сейчас стояло только несколько книг, те, что он брал с собой читать, отправляясь в Город. А когда-то на них располагалась библиотека, которой восхищались и завидовали все его друзья и знакомые. Александр Алексеевич улыбнулся, вспомнив, как в свое время он носился по всему Городу, гоняясь за недостающими томами. Кто может оценить такие старания сейчас, когда любую книгу можно получить в течение дня, заказав по каталогу?
Александр Алексеевич включил телевизор, прошелся по всем каналам – везде была только серая рябь. Конечно, телевещание на Город давно прекращено. Для чего же телевизор все еще стоит здесь?
Александр Алексеевич щелкнул выключателем и прошел в другую комнату. Здесь, на письменном столе у окна, стояла старенькая стереосистема. Александр Алексеевич нажал кнопку включения, и на табло загорелись зеленые полоски индикаторов. Выбрав диск, Александр Алексеевич поставил его на проигрыватель и сел на продавленный диван, покрытый вылинявшим и вытертым пледом. После некоторой паузы из динамиков полились медленные, тягучие звуки органа, вырисовывающие вначале только общие контуры знаменитой темы.
Александр Алексеевич посмотрел в окно: деревья на улице разрослись так, что соседнего дома почти не было видно.
Александр Алексеевич подложил под голову подушку. Он пока еще отказывался считать себя стариком, но тем не менее долгая дорога утомила его. Александр Алексеевич закрыл глаза. Голова его склонилась к плечу. Незаметно для себя он уснул…
…Разбудили его какие-то негромкие посторонние звуки: шелест, поскрипывание, едва слышные хлопки, чье-то не то бормотание, не то просто сопение.
Александр Алексеевич, проявив усилие, разлепил веки. По глазам ударила ослепительная полоска солнечных лучей, пробившихся в щелку между неплотно задернутыми шторами. Болезненно сморщившись, Александр Алексеевич перевернулся на бок, натянул на голову сползшее до пола одеяло.
– Проснулся, Санек?
Санек тяжело оторвал от подушки голову со спутавшимися волосами.
Возле распахнутого гардероба стоял отец и что-то выискивал на полках.
– Сколько времени? – хриплым со сна голосом спросил Санек.
– Седьмой час, – не очень определенно ответил отец, а это значило, что сейчас на самом деле не больше шести.
Санек снова уткнулся лицом в подушку.
– Спать бы да спать еще, – пробубнил он оттуда. – Суббота же…
– Мы с матерью на дачу собираемся. – Отец прекратил рыться в шкафу и повернулся к пытающемуся снова заснуть сыну. – Поедешь с нами?
Санек резко, как будто испугавшись чего-то, отрицательно замотал головой.
– Да брось ты, – принялся уговаривать отец. – Погода отличная. Чего в городе-то делать в такую жару?
– А чего там у вас на даче хорошего? – приподняв голову, ответил Санек.
– Природа, свежий воздух…
– Обойдусь, – буркнул Санек.
– Поможешь нам с матерью на огороде, – настаивал отец.
– Ваша картошка обходится дороже магазинной, – упирался Санек.
– Так зато ж она своя.
– Ну и что?
– Вкуснее.
– Не поеду, – резко отрезал Санек. – Что за удовольствие: три часа в электричке, в жаре и духоте, потом час в битком набитом автобусе, потом еще пешком – и все только ради того, чтобы покопаться в земле. А после этого даже помыться нормально негде. Днем – слепни да оводы, ночью – комары… Мазохизм какой-то.
– Э-эх, – безнадежно махнул рукой отец. – Спи, лентяй. Вырастешь, своих детей заимеешь, тогда и поймешь, какая это радость – своими руками на земле что-то вырастить.
– Ага, тогда и пойму, – не очень внятно пробормотал Санек, снова проваливаясь в глубокий предутренний сон…
…Чтобы спустя много лет проснуться Александром Алексеевичем, задремавшим в старом кресле, в пустой квартире на окраине брошенного людьми Города…
НА ЗАКАТЕ
Светило упало за горизонт почти на полчаса раньше, чем вчера. Его отсветы еще играли на закатной стороне неба багровыми всполохами, заставляя причудливо плясать, извиваться, прыгать из стороны в сторону длинные тени каменных громад, утопающих в песке, а Режни уже почувствовал, что по самой земле поползли первые, едва ощутимые струйки долгожданной ночной прохлады.
Сначала он высунул из норы плоское, подковообразное рыло, снабженное термочувствительными рецепторами. Убедившись, что не ошибся, он вылез из норы весь, но из предосторожности все еще не поднимая второй, дополнительной пары век. Полностью он откроет глаза, только когда погаснут последние отсветы вечерней зари, когда наступит настоящая ночь и можно будет больше не опасаться, что светило снова выскочит из-за горизонта, как происходило время от времени.
Мощное тело Режни, защищенное толстым слоем ороговелой кожи, без труда сдвинуло в сторону кучу песка, наметенную у входа в нору за день. В своей глубокой, прохладной норе Режни отлично выспался за то время, пока снаружи полыхал день и лучи огромного оранжевого светила жгли землю. Теперь он хотел есть.
Пока ночи были длинные, Режни уходил кормиться подальше от норы. Найдя подходящее место, он оперся на задние конечности, а передними принялся разбрасывать песок в стороны. Через некоторое время он остановился, попробовал песок на вкус, недовольный, отплюнул его далеко в сторону и принялся копать дальше.
Воронка была глубиной около метра, когда он наконец добрался до питательного слоя. С каждым годом питательный слой уходил все глубже в землю, и все больше усилий требовалось для того, чтобы найти его. Но Режни это даже нравилось. Рассказывают, что раньше, поколений пять назад, пища была разбросана прямо по поверхности – ходи и собирай. Но Режни в это не очень-то верил. Чем же тогда занимались его предки длинными среднегодовыми ночами?
Устроившись поудобнее, Режни зарылся головой в слой питательного песка. Он засасывал его в рот, прижимал широким, плоским языком к верхнему нёбу, быстрой струйкой протягивал через горловую сетку, отцеживая мельчайшие комочки белково-углеводной слизи, и выбрасывал отработанный песок позади себя через две узкие щели, расположенные за ушными отверстиями. Ушные отверстия при этом плотно прикрывались толстыми кожаными складками. Слух был наименее развитым органом чувств у Режни, да и ни к чему он был в пустыне, населенной только такими же, как и он.